Абсурдистан - Гари Штейнгарт Страница 34

— Я пытаюсь похудеть, — сказал я. — Я теперь буду есть только «медленную» пищу, «слоу фуд» — никакого фаст-фуда. И сброшу вес. Вот увидишь.

— Восемь долларов, — настаивала Руанна.

Я сунул руку в сердце и извлек оттуда восемь долларов, которые вручил ей. Наши руки едва соприкоснулись.

— Как сделать, чтобы ты снова меня полюбила? — спросил я.

— Откуси от него, — велела она.

Яблоко наполнило мой рот свежестью, словно я откусывал от зеленой краски. У него действительно был вкус груши, но еще я ощутил розовую воду, белое вино и нежную щеку моей красивой мамы. Нёбо у меня заледенело от изумления, как будто по нему провели невидимым кубиком льда. Я попытался заговорить, но издал лишь булькающий звук. Хотел обнять Руанну, но она подняла руку, останавливая меня.

— Будь мужчиной, — сказала она.

Я еще раз булькнул, хлопая в ладоши.

— Сделай так, чтобы я тобой гордилась, — сказала она.

Я пробудился. Щеки мои были мокрыми от слез. Я все еще лежал на полу нашего пентхауза в «Хайатт», и руки были распростерты, как у Христа на кресте.

— Я перевернул тебя на спину, — пояснил Алеша-Боб. — Ты задыхался.

Судя по всему, было утро следующего дня. Наш номер, весь в мраморе и дереве, наполнился золотистым светом. Тимофей в спальне разбирал мою одежду и коллекцию транквилизаторов. Алеша-Боб уже распаковал свои вещи и аккуратно сложил на туалетном столике, очень по американски: нижнее белье сложил вчетверо, а майки — аккуратными квадратиками.

— Тебе пришло сообщение от Зартарьяна, менеджера отеля, — сказал он. — Того, к которому тебе советовал обратиться капитан Белугин.

«Дорогой уважаемый Миша Вайнберг!

Мы в полном восторге от того, что Вы решили остановиться в нашем отеле „Парк Хайатт“. Ваш отец очень любил у нас останавливаться. Теперь, когда он мертв, наш корабль сел на мель. Пожалуйста, загляните в вестибюль в удобное для Вас время и спросите Вашего преданного слугу Ларри Саркисовича Зартарьяна».

Я прочел эту записку вслух Алеше-Бобу, с детской жестокостью подражая акценту менеджера отеля — несомненно, сильному.

— Когда же я наконец стану бельгийцем? — вопросил я.

— Иди поговори с Зартарьяном, — посоветовал Алеша-Боб, делая жест в сторону двери.

Когда я вышел в коридор, там меня поджидала высокая загорелая красотка в коротеньком платьице, плотно облегавшем ее фигуру.

— Голли Бертон, Голли Бертон! — воскликнула она. — Вы Голли Бертон? — Она дерзко ткнула в меня пальцем. Ее лицо покрывал густой слой пудры — словно американский пончик.

— Что? — переспросил я.

— Голли Бертон? «КБР»? Для вас тридцатипроцентная скидка. — Схватив меня за руку, красотка прижала ее к своему влажному лбу. — Уф, я вся такая горячая для Голли Бертон! Тридцатипроцентная скидка. Вы так возбуждены, мистер. Ну так как насчет этого?

— Я не понимаю, что такое «Голли Бертон», — заявил я по-русски. — Вы имеете в виду «Холлибертон»? Тридцатипроцентная скидка для «Холлибертон»?

Женщина сплюнула на пол.

— Ты русский! — прошипела она. — Толстый, грязный русский! — Она зацокала по полу своими невероятно высокими каблуками.

— Это расизм, мисс! — закричал я ей вслед. — Вернись и принеси извинения, дура черножопая!..

В стеклянном золотистом лифте я упал, как Икар с небес, из своего пентхауза в оживленный вестибюль отеля, где местные торговцы тут же продали мне бритву «Жиллетт», бутылку турецкого пива и пакетик корейских презервативов. Услышав имя «Миша Вайнберг», на ресепшн меня тут же направили в кабинет Ларри Зартарьяна. Зартарьян выскочил из-за письменного стола и стиснул мне руку обеими влажными руками.

— Сейчас у нас, в нашем скромном отеле, гость, достойный названия «Хайатт», — сказал он на вполне сносном русском — правда, с акцентом.

Судя по фамилии, менеджер был армянином. Он напомнил мне моего старого друга в колледже — Владимира Гиршкина. Гиршкин был моим соотечественником — русским евреем, эмигрировавшим в Штаты в двенадцатилетнем возрасте. Это был самый незаметный и тихий из русских эмигрантов в Эксидентал-колледже, составлявший резкий контраст этому ублюдку Джерри Штейнфарбу. Зартарьян был невысоким некрасивым человеком с намечающейся лысиной, которую компенсировала удивительно густая козлиная бородка. При всей его нервозной любезности казалось, что под письменным столом у него живет бесконечно удрученная мама, которая чистит ему ботинки и завязывает шнурки двойным узлом.

Эти растерянные, чрезвычайно образованные маменькины сынки постоянно бродили, спотыкаясь, по коридору с двумя выходами — на одном была надпись: «КОЛЕБЛЮЩИЙСЯ ИНТЕЛЛЕКТУАЛ», на втором — «СТРЯПЧИЙ ПО ТЕМНЫМ ДЕЛАМ». Когда я в последний раз встретил упоминание о Владимире Гиршкине в журнале, посвященном бывшим питомцам Эксидентал-колледжа, он создавал «пирамиду» где-то в Восточной Европе. Управление отелем «Парк Хайатт» в городе Свани, вероятно, было в чем-то сродни этому занятию.

— Садитесь, мистер Вайнберг, сэр. — Армянин усадил меня в роскошное кожаное кресло. — Вам там достаточно удобно? Может быть, моя девушка принесет вам оттоманку?

Я выразил согласие и огляделся. Центральное место в кабинете занимал портрет маслом, на котором был изображен щегольски одетый седовласый джентльмен. Он передавал пирог странной формы жирному мужчине с усами, вероятно своему сыну. Оба лукаво улыбались зрителю, как будто приглашая его отведать их пирог. На заднем плане неясно вырисовывались два ортодоксальных креста, и их нижние черточки были направлены в разные стороны. Логотип «Келлог, Браун энд Рут» плавал между крестами в каком-то сверхъестественном тумане. Я издал удивленное мычание.

— Этот старик — местный диктатор, — объяснил Ларри Зартарьян. — Его зовут Георгий Канук. Он дарит Абсурдистан своему сыну Дебилу на его грядущее тридцатилетие. «КБР» завершает троицу. Отец, Сын и Святой «Холлибертон».

— Итак, пирог изображает страну, — сказал я. Торт действительно был утыкан свечами в форме миниатюрных нефтяных вышек. Судя по тому, что я уже видел, Республика Абсурдистан походила на дикую птицу, обмакнувшую хвост в Каспийское море. — Что все это означает? — спросил я.

— Георгий Канук, диктатор, собирается покинуть этот мир, — просветил меня Ларри Зартарьян. — Они готовят народ к тому, что страной будет править династия. Канук и его сын Дебил придерживаются убеждений свани, а сево это не нравится.

— Просветите меня, — попросил я. — Сево — это те, у кого нижняя перекладина креста направлена не в ту сторону, верно?

— И сево, и свани — совершенно одинаковые полоумные, — ответил менеджер, переходя на идеальный английский. — Этих людей не зря называют кавказскими кретинами.

— Вы не собираетесь меня спрашивать, какой я национальности?

— Нам обоим ясно, кто мы такие, — сказал Зартарьян, приближая свой впечатляющий нос к моему «рулю».