Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде Страница 34

Она вспомнила клинику, блестящий линолеум, чистоту, дезинфекцию. Свинарник резко отличался от мест, где содержали домашних питомцев, но все равно поразил ее своей чистотой. Все, что здесь было, — было уместно. Солома и опилки, торф, о котором он ей раньше рассказывал, содержащий железо торф, благодаря которому поросята были розовенькими. Насколько она знала, свинки, повинуясь своим инстинктам, рылись в земле и поедали ее. Здесь слой торфа был небольшим и едва скрывал бетонный пол. Стены свинарника были из огромных каменных блоков, наставленных друг на друга, наверху виднелись маленькие окошечки. Пожалуй, они были самыми грязными в этом помещении, покрытые паутиной и толком не пропускавшие свет. Свинарник освещали лампы дневного света на потолке, тоже изрядно заросшие паутиной.

— Вот, смотри, — сказал Тур.

Насколько ее поразила величина свиноматок, настолько же потрясли ее поросята. Они лежали под красным обогревателем и спали, одной блестящей плотной кучкой.

— Какие крохотные… По сравнению с мамой, — прошептала она.

Свинья лежала и отдыхала, не поднималась. Весь ее живот был ярко-красным, ряды сосков выделялись на этом фоне темными точками.

— Сири устала, — сказал он, зашел к ней в загон, сел на корточки, достал кусок хлеба из кармана и протянул свинье. Она заглотала его, похрюкивая. Они хорошо знали друг друга, были тесно связаны, этот мужчина и свинья.

— А можно мне тоже зайти?

— Лучше не надо. Но я дам тебе поросенка. Сири не будет возражать, пока я здесь.

Он вытащил из груды спящего поросенка, поднял и протянул ей. Она взяла его, как новорожденного младенца. Он был бархатно-теплым и слабо пах молоком. Крошечный розовый пятачок был совершенно чист, хвостик стоял торчком. Она поднесла поросенка к лицу, тот заморгал, проснувшись, и засопел. Глаза под светлыми веками были небесно-голубого цвета.

— Какое чудо! — прошептала она. — Он прекрасней котят и щенков, и всех на свете. Само совершенство…

— Держи крепко. Если Сири станет ворчать, они тут же реагируют. Не знаю, когда они в последний раз сосали.

— Ворчать?

— Издавать звуки, призывающие к еде. Я называю это ворчанием. Тогда все малыши в полусне разом несутся к ней. И поросенок, который у тебя в руках, может вырваться и упасть.

Но Сири не ворчала, и малыш лежал спокойно, даже снова заснул. Турюнн не хотела его отпускать, могла стоять так часами, прижимая к лицу это маленькое чудо. Крошечное ушко жгло ей щеку.

— Им нравится прижиматься к другим. Думает, наверное, что моя щека — братик или сестренка, — прошептала она, прижимаясь губами к тельцу. — Подумать только, и он превратится в мясо. Бекон или ребра на мясном прилавке.

— Для этого он и родился, — сказал Тур. — И поэтому лучшая цена весной.

— Это почему?

— Сезон гриля. Мяса готовят больше, чем в Рождество.

— Никогда не задумывалась… Как-то свинина больше ассоциируется с Рождеством. Ребрышки и ветчина. Но, ты прав, конечно. Как только можно доставать гриль… Ужас, если бы они только знали… А тебе самому не странно? Они живут тут в свинарнике всю жизнь и…

— Они не знают другой жизни. Им не с чем сравнивать. И им хорошо. У меня маленькое поголовье, как видишь. И есть время для всех. И они свободно тут ходят, договариваются и решают сами между собой. Нет им хорошо, моим свинкам.

— Пока их не забьют.

— Это делается быстро.

— А тебе не бывает грустно посылать их на бойню?

Она все еще шептала. Поросенок спал, положив голову ей на руку. Хвостик свисал, размером с кусочек спагетти.

— Да, бывает. Надо признаться. Иногда какой-нибудь хитрец выделяется, проявляет индивидуальность. К некоторым очень сильно привязываешься. Но что поделать, люди хотят мяса, но не хотят и не могут сами выращивать и убивать животных. Кто-то должен эту работу делать. Помогать им родиться и умереть.

— А когда Сири будет приносить слишком мало поросят…

— Ох. Будет невесело. Зато на некоторое время нам обеспечены сытные обеды…

Он улыбнулся и повернулся к свинье, почесал ее и тихо повторил:

— Сытные обеды, да…

Сири издала какие-то странные звуки, будто отвечая ему. А поросенок чуть не свалился на пол, начав буквально за секунду дико пинаться.

— Помоги! Возьми его!

Недавно отлученные от матерей поросята в трех отдельных загонах запрыгали при ее приближении. Они вели себя, как щенки, и она громко засмеялась. Один вытянул передние ноги вперед и задрал хвост кверху, как собака, приглашающая поиграть. Хвостики уже завивались крючком. Поросята казались проворными и легкими, а их розовый цвет в точности отвечал представлениям горожан. Этот розовый, очевидно, с возрастом менялся. Взрослые свиньи были скорее желтовато-серыми, а не розовыми.

— Какие хорошие! — сказала она. — Но, увы, слишком большие, чтобы брать их на руки.

— И здоровые.

— Можно мне подержать еще одного Сириного поросенка, когда они поедят?

Даже переодеваясь в предбаннике, она больше не думала о запахе. Она завидовала отцу, вот в чем дело. Она не думала о финансовых трудностях, хотя он много об этом говорил, о том, как цены на мясо прижимают со всех сторон, и обо всей бумажной возне ради мизерной надбавки за килограмм, если при этом выполнена куча предписаний и условий, начиная от утвержденного плана оборудования в свинарнике и заканчивая ветеринарной инспекцией.

Она завидовала, что у него есть этот свинарник, полный свиней, живых существ, которых он знал и за которыми ухаживал, был привязан к ним, видел в них выгоду.

Он не захотел опять зайти на кухню, она заметила, как он заглядывал в окно.

— Ну что, поедем назад? Или… ты как хочешь? — спросил он.

— Тебе, наверно, надо в больницу?

— Да. Посидеть там несколько часов.

— Тяжело тебе. Мотаться так туда-сюда. Да еще перед самым Рождеством.

— Да ну его! Рождество все равно наступит, хотим мы того или нет. Мы здесь особо не празднуем. И потом, она может еще прийти в себя.

— К сочельнику-то вряд ли. Думаю, ты и сам на это не надеешься. До него всего пять дней осталось.

— Посмотрим.

Он высадил ее перед отелем. Она сказала, что хочет немного пройтись по магазинам, отдохнуть.

— А завтра, между прочим, я возвращаюсь домой, — добавила она.

— Вот как?

— Я же говорила. Четверг — это завтра. Я зайду в больницу попрощаться. Утром. Когда ты заканчиваешь со свиньями. И, может быть, она… все-таки хоть немножко будет в сознании.

— Вполне возможно.

— Спасибо… что свозил меня. Тебе повезло.

— Повезло?