Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов Страница 34

«Состоянье у тебя истерическое.

Скушай доченька яйцо диетическое,

Или, может, обратимся к врачу?»

– Я же вижу, ты опять недовольна. Это из-за того, что я нажрался? Ну ты же знаешь, работа у меня нервная, стресс снимать как-то надо…

– Кто такая Наташа?

Опаньки, а вот это был нокдаун. Бесстрастный рефери металлическим голосом начал отсчет. Один, два…

– Какая Наташа?

Три, четыре…

– Та, которая эсэмэску тебе прислала: «Алик, тебе нужна помощь, давай встретимся сегодня».

«Ду-у-у-раааа, – мысленно завыл Алик. – Какая же она дура. Место она свое знает… Кто ее просил эсэмэски мне на телефон в выходные присылать? И эта тоже дура, неймется ей, по телефону шарить начала. Живи, радуйся. Муж любящий, дети здоровые, денег достаточно. Что еще надо для их бабского счастья? Нет, остренького захотелось. Нервишки себе пощекотать, а мужу любящему кровушки попить. Какие же они все дуры, господи. И я не лучше, зачем ей звонил ночью, зачем вообще с ней связался? Лучше бы я был импотентом, кастратом, кем угодно… Импотенты отличные ребята, хорошие друзья, великолепные работники. Ничто не отвлекает их от борьбы за существование. А я, а я… Что делать-то, господи? Еще это похмелье. Голова совсем не соображает…»

Он лихорадочно пытался придумать план спасения. А страшный голос инфернального рефери продолжал неумолимый счет. Пять, шесть, семь…

– Значит, по телефону моему шаришь. Дожили. Молодец.

Поверженный на ринге семейной разборки, Алик неловко встал на одно колено.

Восемь, девять…

– Значит, все как у людей у нас стало? Как в лучших домах нашей рабоче-крестьянской Родины. Муж ворует, а жена по телефону его шарит да заначки ищет. Так? Совсем сбрендила. Окстись, дорогая. Я тебя не за это полюбил.

Счет прекратился. Алик почувствовал себя легендарным Рокки Бальбоа, в очередной раз восставшим практически из пепла.

– Я не хотела, – ушла в глухую защиту жена. – Это случайно получилось. Ты оставил телефон на кухне. Пришла эсэмэска, а я подумала, что это мой телефон. Случайно прочла, на автомате.

– Не хотела она… врешь ты все. Не верю я тебе больше. Небось всегда читаешь, при первой же возможности. Ну чего, много прочла? Много нарыла?

– Нет, нет, нет. – Жена в ужасе закрыла лицо руками и заплакала. – Ты все неправильно понял. Я в первый раз, я случайно…

– Как ты могла, как ты смела подумать обо мне такое! Как ты додумалась только телефон мой в руки взять. И это после почти двадцати лет совместной жизни? Наташа, чтоб ты понимала – это наш начальник отдела рекламы. И я попросил ее за выходные переделать рекламный бюджет на следующий год. Потому что копают под меня все. Совещание в понедельник, и надо, чтобы комар носа не подточил. Я пашу днями и ночами без выходных и праздников, чтобы у тебя все было. Да, да, у тебя, и не надо мне тут говорить про детей. Устал я уже это слышать. Откажись тогда от нянь, уборщиц, массажисток, личных тренеров, от лета во Франции. Не говори мне только, что детям нужно море. И в Болгарии люди живут. В трехзвездочных гостиницах. А не на съемной вилле этого, как его, барона… Де Пре… Штре… Да черт с ним, вспоминать противно. И ты вот после всего этого в телефоне моем роешься? Лена, Леночка, что с тобой? Ты не такая была. Не было в тебе этого бабства бабского. Я и полюбил тебя за это. Я же с этими кокетливо-хитрожопенькими стервочками не то что в одной постели, на одном поле…

Жена съеживалась на глазах. Воскресший, истекающий кровью Рокки, сжав зубы, прижал противника к канатам и проводил свою фирменную серию ударов. Прямой правой, левой боковой в корпус, нырок и снизу в челюсть. Секунды отделяли опытного бойца от заслуженной победы.

– А зачем ты звонил вчера Наташе в четыре пятнадцать утра и разговаривал с ней пятьдесят восемь минут сорок две секунды? Рекламные бюджеты обсуждал, да?

Ба-бах! Увлекшись нападением, чемпион пропустил контратаку противника. У Рокки рассечена бровь, безвольным мешком он валится на ринг. Он не может продолжать бой… Инфернальный рефери снова начал отсчет. Причем сразу с пяти.

Пять, шесть, семь, восемь…

«И звонки посмотрела. Твою мать, там же звонки отмечаются в телефоне! Как я мог забыть? За что мне все это? Все эти драки, другие миры, сердобольные шлюхи с их эсэмэсками, разборки с охреневшей от безделья женой. Мама, мамочка, спаси меня. Роди меня обратно…»

На Алика снова накатила тягучая тоска. Вот жена с ним устроила разборку из-за какой-то Наташи. А не знает дурочка, что, может, сошел он с ума. Лопнуло у него в голове что-то от перенапряжения, и запутался он. И всему их благополучию, где самые большие проблемы – простуды детей и его глупый левак, может скоро прийти конец. А она тут разоряется. Нервы портит и себе, и ему.

– Да, звонил, – с вызовом ответил он жене. – Звонил и разговаривал до пяти утра. Потому что крыша у меня поехала. Расслабиться не могу. Пью, пью, а не могу. Вот стукнуло меня в четыре ночи, сколько можно еще украсть на рекламе, и позвонил рекламщице. А она вместо того, чтобы послать меня, слушала внимательно. Потому что баба одинокая и жрать что-то надо. А мужа, как у тебя, который напоит, накормит и еще извиняться за все это будет, нет. Поэтому и слушала за долю малую и эсэмэску еще прислала с предложением помощи. И работать в выходные готова. Да что я говорю, ты все равно не поймешь.

– А ты брось меня, брось. Я же чувствую, тебе давно хочется. С другими бабами меня сравниваешь. Плохая я у тебя всегда. Хуже всех. Хуже не бывает. А вот я сейчас, раз плохая, возьму и позвоню этой Наташе. И спрошу, о каких бюджетах вы там разговаривали. А? А? Позвонить?

«Десять», – загробным голосом произнес инфернальный рефери, и Алика, как ни странно, отпустило. Все равно стало.

«Да пусть делает чего хочет, – устало подумал он. – Звонит, выясняет, истерики закатывает. Не объясню я ей ничего, даже если наизнанку вывернусь. Не поймет она. И вообще пошли все на хер. Я сошел с ума. Никого нет дома. Ушел править миром – буду не скоро. Надоели все…»

Алик закрыл глаза. А когда открыл, перед ним был город на берегу зеленоватого моря. Средневековые улочки отражались в темных зеркальных небоскребах. Лучи заходящего рыжего солнца освещали дворцы на просторных площадях. Вроде бы ничего не изменилось. Не хватало только одной детали. На месте стосорокаэтажного небоскреба с баром «Ванильные небеса» на вершине дымились руины.

– Господи, и здесь все не слава богу, – расстроился он. – А какой Господи? Я и есть здесь Господи. К кому я вообще обращаюсь? Опять я во всем виноват, и стрелки не на кого перевести.

Внезапно закололо сердце, и от чувства вины встал ком в горле. Он увидел кабину огромного пассажирского самолета. Кабина разрывала носом стеклянную стену бара. За штурвалом безумный сырьесранец читал молитву. И эта молитва была обращена к нему – к Алику. В салоне самолета сидела пара сотен испуганных людей. Даже совсем маленькие детки были. И все они тоже молились ему – Алику.