От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии - Генри Воллам Мортон Страница 34

Положение Роберта Гвискара продолжало улучшаться. Однажды в 1051 году, когда Дрого шел на мессу, человек по имени Рис выскочил из-за двери и пронзил его ножом. Хотя Дрого и бессердечно поступил с юным сводным братом, он тем не менее был самым благожелательным из троих старших сыновей Танкреда. Хамфри, принявший после него бразды правления, не был таким приятным: в его жилах текла жестокая норманнская кровь. Чтобы «облегчить свое горе», писал старый хронист, он отрубил у убийцы своего брата руки и ноги, а все, что осталось, сжег заживо.

Смерть Дрого была частью заговора, поддержанного, возможно, византийцами. Во всяком случае, это был явный знак, что местное население не хочет более терпеть алчность и жестокость норманнов. Роберт Гвискар был не единственным разбойником, таких бандитов здесь были сотни. Дисциплинированные отряды под управлением командиров, таких как Хамфри, пользовались относительным уважением. Другое дело — рыцарь с бандой головорезов, делающий жизнь невыносимой. В 1053 году его святейшество Лев IX, в ответ на жалобные обращения, захотел убрать норманнов и пошел на юг с большой, но недисциплинированной армией, укрепленной немецкой инфантерией. Норманны забеспокоились, но больше всего их мучило то, что придется поднять мечи на наместника Христа. Тем не менее в момент опасности они сомкнули ряды, и Роберт Гвискар поспешил из Калабрии на помощь брату, забрав с собой всех, кого удалось привлечь.

Папская армия переправилась через реку Форторе у северного входа в Капитанату и разбила лагерь возле города Сивита, которого больше нет, хотя руины его находятся вблизи сельской дороги в тридцати милях к северо-западу от Фоджи. Норманны направили к папе делегацию. Посланцы признались в своих прегрешениях и пообещали исправиться, но германская инфантерия, состоявшая из светловолосых гигантов, осмеяла маленьких норманнов. Когда Хамфри и Роберт поняли, что сражение неизбежно, они решили, что чем скорее его начать, тем лучше, в особенности потому, что знали: папа поджидает византийское подкрепление. Сражение, которое затем последовало, превратилось в зверскую резню. Кавалерия норманнов пропахала папскую армию. Лев IX наблюдал за ее уничтожением с крепостных стен Сивиты. Только германская инфантерия оказала сопротивление норманнам и погибла до последнего человека. Администрация города Сивита, опасаясь мести норманнов, передала папу Хамфри и Роберту. И тут люди стали свидетелями странной сцены. Торжествующие норманны, взглянув на гордую и печальную фигуру понтифика, упали перед ним на колени и попросили прощения. Затем в сопровождении почетного караула проводили его к его городу Беневенто, «вдоволь обеспечив вином и хлебом». Лев IX приехал в Рим на следующий год, где через несколько недель скончался.

Та битва выдвинула Роберта Гвискара на первый план и изменила статус норманнов. Три года Вильгельм Завоеватель не мог преодолеть наложенное папой вето: он не разрешал ему жениться на Матильде Фландрской, возможно, из-за кровного родства. Как только Вильгельм услышал, что папа взят в плен, тут же отменил вето и женился на Матильде.

Через четыре года Хамфри на смертном одре назначил Роберта Гвискара, брата от второго брака отца, своим наследником и опекуном младшего сына. Сын этот исчез из истории, хотя неизвестно, имел ли дядя отношение к его исчезновению. Гвискару открылась дорога к славе и богатству. Он был уже не главарем головорезов, а вождем норманнов, защитником папства. Вскоре он сделался герцогом Апулии и Калабрии и стал самой большой силой на юге Италии. Решив, что заслуживает более благородной и эффектной герцогини, нежели Альберада, он обнаружил фатальный недостаток в их союзе, распространенную уловку во времена Средневековья при совершении развода — кровные узы. Гвискар расстался с ней, преподнеся на прощание богатые дары. Альберада забрала с собой их единственного сына, Боэмунда, в то время маленького мальчика. Роберт женился на Сигельгаите, сестре ломбардского князя Салерно. Если он хотел иметь эффектную супругу, то не мог сделать лучшего выбора. Как и многие женщины того времени, она любила носить мужское платье, у нее даже имелось воинское облачение, изготовленное по ее фигуре. Анна Комнина, очевидно, цитировала кого-то, кто видел Сигельгаиту (в ее изложении — Гаиту), когда писала, что вид ее внушал страх. В воображении невольно возникает облик оперной Брунгильды, но Сигельгаита была намного опаснее. Она выросла в Салерно, славившемся своей медицинской школой. Говорят, она была большой любительницей отравлений, но кто знает, было ли это правдой. В те времена любую неожиданную смерть приписывали отравлению. Одерик Виталий слушал, должно быть, рассказы странствующих монахов и священников об эскападах знати с юга Италии и припас историю о последней жене герцога. Говорили, будто она пылала ненавистью к Боэмунду и напоила его зельем собственного приготовления. Когда он был на пороге смерти, его отец, Гвискар, поняв, что случилось, взял в руки Библию и меч. «Послушай меня, Сигельгаита, — сказал он, — клянусь святым Евангелием, что, если мой сын Боэмунд умрет, я воткну этот меч в твою грудь». Сигельгаита, если верить рассказу, пошла в свою лабораторию, и Боэмунд стал поправляться, хотя, как отмечал Виталий, до конца своей жизни был очень бледным.

Какие бы слухи ни ходили в народе, Роберт Гвискар и Сигельгаита оказались прекрасной парой. С первого дня их брака и в последующие двадцать семь лет, до кончины Роберта, они редко расставались. Согласно документам, Сигельгаита сопровождала своего супруга во все горячие точки доминиона. Она скакала подле мужа, с копьем в руке, и ухаживала за ним на смертном одре.

После кончины графа Хамфри и до того, как Роберт Гвискар сделался герцогом Апулии, в страну стали приезжать другие Отвили, а среди них тот, кому было назначено судьбой оставить в тени даже Гвискара. Это был младший сын от второго брака их отца — Роджер. Тогда ему было около двадцати шести лет, а его знаменитому брату — сорок два. Между ними завязались точно такие же отношения, как между Робертом Гвискаром и Дрого. Старший брат делал все, чтобы помешать младшему. Они часто ссорились на публике. Однажды Роджер метнул меч в Гвискара, а тот погрозил ему темницей. Они осаждали друг друга в городах и замках, но, когда приходила настоящая опасность, объединялись. Таким было начало великого партнерства.

В лице Роджера мы впервые встречаем симпатичного Отвиля, веселого, взбалмошного молодого человека, которому нравилось дразнить своего властного и, возможно, надутого старшего брата. Он не однажды заставил герцога помотаться по горам Калабрии. И как же приятно, что после долгого рассказа о кровавых событиях, мучениях и сражениях мы наконец наталкиваемся на очаровательную любовную историю. Похоже, что, прежде чем уехать из Нормандии, Роджер влюбился в молодую женщину по имени Юдит. Она была близкой родственницей Завоевателя и не могла считаться ровней бедному юному Отвилю. Юдит приехала в Италию со своим опекуном, который, очевидно, спасался от гнева Завоевателя. Роджер немедленно на ней женился и увез в свой замок, в Милето, на северо-западном побережье Калабрии. Виталий злорадно описывает это событие. Он сообщает, что Юдит (Юдифь) была монахиней в монастыре Святого Абрульфа. Она устала от монотонной спокойной жизни, нарушила обет и уехала в Италию, где вышла замуж за Роджера Отвиля, который понятия не имел о ее прошлом. Виталий также делает чудовищное предположение, что Юдифь осталась бесплодной из-за того, что вызвала неудовольствие божественного супруга.