Дом, в котором меня любили - Татьяна де Ронэ Страница 34

Я пыталась его урезонить, пыталась ему сказать, что это отвратительно, донельзя отвратительно, что моя дочь в спальне этажом выше, что вы должны скоро вернуться, что он не может этого сделать. Что он не может.

Он плевал на все. Он ничего не слушал, ему было все равно. Он поборол меня и прижал к полу. Я испугалась, что мои кости не выдержат его тяжести и сломаются. Я хочу, чтобы вы поняли, что я ничего не могла сделать. Ничего.

Я защищалась, я яростно отбивалась изо всех сил. Я рвала его сальные волосы, извивалась, била его ногами, кусалась и плевалась. Но я не смела кричать, потому что моя дочь была наверху, над нами, и мне невыносима была мысль, что она спустится и увидит все это. Главное, я хотела оградить ее от этого зрелища.

Когда я поняла, что сопротивление бесполезно, я застыла как статуя. Я плакала. Я все время плакала, мой драгоценный. Я плакала молча. Он добился чего хотел. Я постаралась мысленно отстраниться от этого омерзительного момента. Я вспоминаю, что в ожидании, когда все это закончится, я рассматривала бесчисленные трещинки на потолке. Я чувствовала пыльный запах нашего ковра и отвратительный запах, вонь чужака в моем доме, на моем теле. Все произошло очень быстро, за несколько минут, но для меня это длилось вечность. Непристойная гримаса исказила его лицо: рот широко открыт, уголки губ подняты вверх. Никогда не забуду этой чудовищной улыбки, блеска его зубов, высунутого языка.

Он ушел с презрительной улыбкой, не сказав ни слова, а я как мертвая осталась лежать. Потом я ползком добралась до нашей спальни. Налила воды, чтобы помыться. Ледяная вода вызвала дрожь. Моя кожа омертвела, все тело было сплошной болью. Мне хотелось скорчиться в уголке и выть. Я думала, что схожу с ума. Я чувствовала себя испачканной и грязной.

Дом оказался ненадежным. Кто-то в него проник. Кто-то свершил над ним насилие. Я почти ощущала, как дрожат от страха его стены. Потребовалось всего несколько минут, и злодеяние свершилось, рана была нанесена.

Его блестящие глаза. Его жадные руки. И в эту ночь меня впервые посетил кошмар. Потом я встала, чтобы посмотреть на дочку. Она все так же спала, теплая и спокойная. И я поклялась, что никогда никому об этом не расскажу. Даже на исповеди отцу Леваску. Даже в своих самых сокровенных молитвах я не могла об этом вспоминать.

Впрочем, кому я могла открыться? С матерью у меня не было близости. У меня не было сестры. Дочь была слишком мала. И я не могла решиться рассказать вам. Что бы вы сделали? Как бы реагировали? В моей голове все снова и снова прокручивалась эта сцена. Не я ли ее спровоцировала? Разве не я, пусть по недосмотру, позволила ухаживать за собой? Разве это не моя вина? Как, в ночной рубашке, я решилась открыть ему дверь? Мое поведение было неправильным. Как я могла поддаться на обман его голоса?

И разве вы не были бы смертельно оскорблены, если бы я рассказала об этом ужасном событии? Вы могли бы подумать, что у меня с ним связь, что я его любовница. Я не вынесла бы такого позора. Я не могла представить себе вашей реакции. Я не могла вынести пересудов, сплетен, всех этих любопытных глаз, многозначительных улыбок, подталкиваний локтем в бок, перешептываний, которые сопровождали бы меня на улице Хильдеберта или на улице Эрфюр.

Никто этого не узнает. Никто никогда не узнает.

На следующее утро он опять был там, покуривая возле дверей типографии. Я боялась, что у меня не хватит сил выйти из дома. Я задержалась на некоторое время, делая вид, что ищу в сумке ключи. Потом я заставила себя сделать несколько шагов до мостовой. Я подняла глаза. Он стоял передо мной. На его щеке виднелся след длинной царапины. Он пристально и откровенно смотрел на меня, гордо подбоченившись. Потом медленно провел языком по нижней губе. Я покраснела и отвела глаза.

В этот момент я его ненавидела. Мне хотелось вцепиться ему в глаза. Сколько подобных ему мужчин бесчинствуют на наших улицах, не боясь наказания? Сколько женщин молчаливо страдают, потому что они чувствуют себя виноватыми, потому что им страшно? Эти мужчины пользуются законом молчания. [16]Он знал, что я никогда не донесу на него. Он знал, что я никогда не расскажу вам об этом. И он был прав.

Где бы он теперь ни был, я его не забуду. Прошло тридцать лет, я никогда больше его не видела, но тотчас узнала бы. Я иногда думаю: что с ним теперь стало, в какого старика он превратился? Догадывался ли, до какой степени перевернул он мою жизнь?

Когда вы вернулись на следующий день, вы помните, как я сжимала вас в объятиях, как я вас целовала? Я повисла на вас, словно от этого зависела моя жизнь. В ту ночь вы овладели мной, и мне казалось, что это единственный способ уничтожить следы другого мужчины.

Через некоторое время месье Венсан исчез из нашего квартала, но с того дня я лишилась спокойного глубокого сна.

* * *

Сегодня утром Жильбер возвратился с теплым хлебом и с жареными крылышками цыпленка. Пока я ела, он постоянно бросал на меня быстрые взгляды. Я спросила, что происходит.

— Они приближаются, — коротко ответил он. — Кончились холода.

Я ничего не ответила.

— Еще есть время, — пробормотал он.

— Нет, — ответила я твердо.

И вытерла ладонью подбородок, испачканный жиром.

— Ну, тогда ладно.

Он неловко поднялся и протянул мне руку.

— Что вы делаете?

— Не хочу при этом присутствовать, — проворчал он.

В полном смятении я увидела слезы на его глазах. Я не знала, что сказать. Он привлек меня к себе, его руки обхватили мою спину, как две большие сучковатые ветки. Вонь, исходившая от него, вблизи была невыносима. Потом, смутившись, он отступил. Он порылся в кармане и вынул оттуда помятый цветок. Это была роза цвета слоновой кости.

— Если вы вдруг передумаете… — начал он.

Последний брошенный взгляд. Я покачала головой.

И он ушел.

Я спокойна, мой любимый. Я готова. Теперь и я их слышу: медленный, неумолимо приближающийся грохот, голоса, крики. Я должна поспешить, чтобы рассказать конец этой истории. Но думаю, что теперь вы уже знаете все сами, что вы все поняли.

Я сунула розу Жильбера за корсаж. Моя рука дрожит, когда я пишу эти строки, но это не от холода и не от страха перед рабочими, которые подбираются к дому. Это из-за той тяжести, от которой я должна наконец освободиться.

* * *

Наш мальчик был еще младенцем. Он еще не умел ходить. Мы с няней гуляли с ним в Люксембургском саду, возле фонтана Медичи. Был прекрасный, немного ветреный весенний день, сад был полон птиц и цветов. Многие матери привели туда детей. Вас с нами не было, я уверена в этом. На мне была красивая шляпа, но голубая лента все время развязывалась, и ее концы плясали на ветру у меня за спиной. Ах, как Батист смеялся над этим.