Петля - Роман Сенчин Страница 34

– Почему именно вас?

– Потому что я камеральщик.

– И что?

Ирина посмотрела на меня непонятным взглядом и отвернулась, не отвечала.

На том берегу стояли толстые тополя. Вернее, одни стояли, а другие лежали, превратившись из деревьев в столбы, – ветви их пообломали, попилили на дрова, а стволы топорам и пилам были не по зубам…

Я заговорил мягче, мне действительно стало интересно, чем эта особа так незаменима, что её настоятельно просят. Она стала объяснять:

– Я не только учитываю находки, исследую их, но и веду летопись работы. На мне запись каждого шага. Это ведь так не получается – раскоп до конца сезона завершить. Часто приходится консервировать, а следующим летом продолжать. Отвал двигать, и с того же сантиметра, на каком в прошлом году остановились, – дальше. И я здесь уже восьмой сезон. На этом же самом месте. В две тысячи девятом приехали местность изучать, на следующий год начали раскопки, и вот… Тянет в другие места, а приходится… – Ирина не заканчивала фразы, и в голосе булькали слёзы, что ли.

– И никому нельзя передать документы, ввести в курс дела?

– Я предлагала, никто не берётся.

– Ну а что просто не бросите? Не поеду, и всё. Или это как-то на работе скажется? Вы откуда, извините?

– Из Петербурга, в ИИМКа работаю. Кандидат наук, между прочим, докторскую писать пытаюсь…

– Что такое ИИ…

– Институт истории материальной культуры. На Дворцовой набережной находится, а сама я с Литейного. Вы бывали в Петербурге?

– Бывал. Учился даже.

– Да? Где?

– В ПТУ, – хмыкнул я, но тут же поправился: – Вернее, на десятимесячных курсах. Я после десятого поступил… У нас тогда десятый последним был, выпускным.

– Да, я знаю – я сама тогда школу окончила. Восемьдесят девятый год.

– Реально? Мы, получается, одногодки. Отлично выглядите… Это не комплимент, а констатация.

Губы Ирины покривились, изображая улыбку.

– А вы писатель, как я поняла? Парни все последние дни: «Сенчин, Сенчин…»

– Ну так, пишу… Как говорил Толстой: чем-то ведь надо заниматься.

– И в группе играете. – Она словно показывала мне, какая у меня многогранная жизнь. В отличие от её. А я отбивался полушутками:

– Ну, это так – последствия юности. Пытаюсь её вернуть при помощи панк-рока. Но прав был Андрей Платонов: в молодость мы уже не вернёмся, разве что в детство. К тому же я не играю. Не способен овладеть инструментами, поэтому назначили петь.

Это была моя давняя шутка. Часто употреблял её на встречах с читателями, когда речь заходила о моём участии в рок-музыке.

– Дочка у вас хорошая, – нашла новую грань Ирина, – светлая такая девочка.

– Хорошая, да. Первое наше с ней путешествие вдвоём. Старшей уже не до этого, взрослая совсем… А у вас нет детей?

– Нет. – Ирина помолчала. – Когда их при таком графике… Вернее, замуж не вышла, а матерью-одиночкой быть не хочется. Вот и расплачиваюсь теперь: ты одинокая, борщи-солянки варить никому не надо, езжай в поля… Забыла уже, что такое летний Питер. В середине мая уезжаю, в конце сентября возвращаюсь…

– А я вот, – захотелось её как-то подбодрить, – давно собираюсь такой рассказ написать… Прочитал заметку, и из головы не выходит: где-то в Арктике на станции живут две девушки. Метере… – это слово всегда давалось мне с трудом, – метеорологи. И вот они по нескольку раз в сутки ходят из домика к будке или что там, где у них барометры, осадкомеры, прочее… А там вокруг голодные белые медведи. И у девушек одна двустволка из оружия. Одна снимает показания, другая её охраняет… Очень, говорят, страшно, но что делать – долг.

Выдав эту косноязычную речь, я снова покашлял досадливо – думал, история получится яркой и сильной, а вышла вот такой. Пошуршал пакетиком со щёткой и пастой. В руке был ещё потушенный окурок сигареты, который я не знал куда деть. В реку бросать было неудобно, а ведра для мусора рядом не видел.

– Долг, – сказала Ирина раздумчиво. – Наверное. Долг – это мощная сила… Да я и не… В общем, это вы меня в такой момент подловили, что я начала. К тому же вы очень довольный вчера были, аж светились. А сегодня плюхнетесь в машину, и останется в памяти, что здесь одни радостные люди живут… Я, в общем, перед своими такого себе не позволяю. Работаю, интересно, нужно… Долг. Да, долг есть. Нужно доделать. Вы вот говорите – бросить. Бросить можно, теоретически, никто меня не убьёт. Но это как-то… как предательство будет… Вся надежда, – теперь она хмыкнула, – что это не навечно. Мы ведь здесь копаем из-за дороги – по этой долине железная дорога должна пройти, вот нам и разрешили копать. Скоро, наверное, потянут. Ну, и наша экспедиция кончится.

– Да. – Не хотелось её разубеждать мыслью, что вряд ли железку из Красноярского края в Туву в ближайшие годы начнут строить на самом деле. Лет пять назад или больше Путин вбил первый костыль, и с тех пор ни с севера, ни с юга не продвинулись ни на километр… – Кончится, – сказал я уверенней, – и займётесь научной работой по-настоящему. И замуж выйдете, и ребёнок будет. Теперь сорок пять – это не безнадёжно. Как отец двух детей вам говорю. – И я посмеялся; Ирина поддержала на сей раз более искренней улыбкой.

Потом нас с Лерой покормили завтраком, сводили на раскопки. Показали могилы и гробы в них из стоящих вертикально больших кусков камня-плитняка, объяснили, что такое могильное пятно, материк…

– А двигать отвал – это как? – вспомнил я слова Ирины.

Рома удивился:

– Ух ты! Ты и фишки наши знаешь?

– Я по роду профессии должен много знать.

– Двигать отвал – доставать землю из раскопа, которой он был засыпан в конце прошлого сезона. Короче, копали-копали, а тут снег пошёл. Приходится обратно закапывать, а на следующий год всё по новой.

– Бедолаги.

– Не говори…

Мы фотографировались на память. Слава, выпив заначенной водки, надрывно, связками пел песню Егора Летова: