Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова Страница 34

В очередном зеркале, на месте ожидаемой мадонны, мотает головой одноглазая кобылка Соня.

– Чтоб ты сдохла! – говорит Мария, и в следующей раме перед нею предстаёт неряшливая особа с тупым взглядом и вилком капусты под мышкой. Вилок медленно преобразуется. Вместо него проявляется женское запитое лицо, которое предлагает:

– Выходи за меня…

Дальше видит Мария татарскую старуху. Высунувшись из зеркала по самые ключицы, она спрашивает:

– Чё? Не узнаёшься?

Мария бьёт старуху по темечку – зеркало трескается, осыпается. Следом осыпаются и все остальные зеркала. Из пустых проёмов лезут несметные рожи всяких аптекарей, Осипов, майоров, ещё каких-то придурков…

Осипу тем временем было не до сна.

Воротившийся Фёдор, ни слова не говоря отцу, нахлестался до рвоты и замертво, по обычаю своему, свалился в дохе прямо на пол.

Осип же взялся метаться по избе. Хлопая себя основанием ладоней по вискам, потирая лицо, лепетал со стоном:

– Как я, дурак, сразу не сообразил: это же Мария! Разве эта прекрасная стерва не могла не догадаться, что у меня не одна цепочка зашита? Она же поняла, что после неё не стану я прятать жилет в доме. Она и Фёдора распалила, чтобы ушёл… Сама за углом пряталась… Конечно! И собаку она же сумела отвязать… Мицай не мог – болеет, не встаёт; бабка, будь она дома, выскочила бы на собачий лай… Кому бы ещё-то ветошь мою среди ночи подбирать? Конечно, Мария, – решил он.

И тут, как нарочно, хлопнула сенная дверь.

«Она!» – обомлел Осип.

Он состряпал на лице приветливую улыбку, шагнул навстречу. Но в избу вошла Васёна. Резким жестом она отстранила Осипа с дороги, перешагнула, через Фёдора, открыла сундук, достала и завязала в узелок какие-то пожитки и, ни слова не говоря, исчезла за дверью…

Осип ничего не понял, но скулёж прекратил. Сел и долго сидел молчал, да вдруг зарыдал по-настоящему, повторяя шёпотом:

– Будь ты проклята! Будь ты проклята! Будь ты проклята!..

Проклятье, будь оно трижды искренним, – не раскаянье. Впрочем, Осип не осознавал путём, кого он проклинает: Марию ли, судьбу ли, уверенность ли свою жизненную, которая исчезла вместе со стёганым жилетом и открытием чемоданной тайны?

Когда непогода в нём немного затихла, Осип стал размышлять. При этом он почему-то уставился на крепкую задницу сына:

– Так… Этот бугай здесь, Васёну к чёрту куда-то унесло, Катерина Афанасьева наверняка ускакала на свою ферму, Сергей Никитич в это время всегда в школе, у соседей темно – значит, старики спят. Получается, что Мария дома одна.

Осип посмотрел на часы – скоро шесть. Доярки тоже усвистали на ферму. Остальные бабы вот-вот закончат домовничать… Надо поторопиться-сбегать – поговорить с Марией; сейчас на улице вряд ли кто его перевстретит…

Спросонья Мария не сразу сообразила, кто её теребит. А когда поняла, отмахнула от себя Осиповы руки, полушёпотом спросила:

– Ты сдурел, что ли? Чего припёрся?

Из Осипова тоже приглушённого бормотания Мария уловила одно только слово:

– Отдай!

– Чего отдай-то? – не могла она понять его требования.

– Жилет отдай, – плаксиво пояснил Осип.

– Ей-богу, рехнулся! Какой тебе ещё жилет? – шёпотом возмутилась она.

– Отдай! – Осип ухватил Марию за плечи, взялся трясти.

Она толкнула его в грудь. Он перехватил её руки в запястьях. Тогда Мария ступнёю ноги ударила его в живот. Осип отшатнулся, но тут же повис над нею со скрюченными пальцами. Но Мария успела ухватить на шестке полено.

– Только сунься! – пригрозила.

На полено Осип не полез. Он пошёл кружить по кухне, пока не наткнулся на выход. За время его метания Мария поняла Осипову утрату. Она сообразила: так легко досталась ей добротная цепочка потому, что хламина та заношенная наверняка была напичкана чистым золотом! Сообразила и крикнуть ему вдогонку:

– Слюнтяй! Это Фёдор для Васёны спёр…

Крикнула и напугалась, что криком своим разбудила Васёну. Она подбежала и настежь распахнула комнатную дверь. Но диван был пуст. В доме вообще никого не оказалось.

Избалованная лёгкими радостями Мария совсем не умела страдать, потому повалилась головой на диван, как Фетиса на прилавок привокзального базарчика, и стала издавать звуки, явно перенятые от древних предков…

Однако доораться до звериного рыка ей опять помешала ночная собака. Она завыла под окном, словно почуяла приближение чьей-то смерти.

Поднялась Мария на ноги так, словно её вызвали на допрос. И всё-таки… Она дотащилась до комода – поглядеться в зеркало. В раннем свете зари глянула на себя и вспомнила давешний сон. Ей показалось, что теперешнее её лицо похоже на вилок капусты… Рядом с зеркалом лежала половинка тетрадного листа, на котором сажей было написано: «Прощайте! Ухожу на фронт. Васёна».

– А, та-та-та-та! – опустилась Мария на диван. – Вот это да! Вот это Васёна! Плакала Федькина женитьба… Плакало Осипово добро… Ищи теперь ветра в поле…

За окном, на той стороне улицы, в рассветной дымке, увидела она двух бабёнок, которые судачили, поглядывая на афанасьевский дом.

«Обо мне говорят, – решила Мария и обнаружила, что продолжает держать в руке прочтённую записку. Постояла так, подумала и разорвала листок надвое, ещё надвое, ещё, ещё… Решая при этом: – Пусть побегают поищут! Ветра в поле…»

Васёну искали всей деревней. Облазили колки, пади, поречье… Отчаялись. И в конце концов решили ждать весны. Может, где из-под снега вытает…

Семешка-глупырь и тот загоревал. И повторил, видать, услышанную от кого-то приговорку:

– Кому чёлт велёвку подаёт, у того и Господь её не отбелёт…

Катерина Афанасьева после известия о гибели мужа, и без того, как говорили бабы, очерствела, а с пропажей Васёны вовсе закаменела.

Видать, не зря под окнами её дома повадилась взлаивать да подвывать ночами блукавая чья-то псина…