Чаша страдания - Владимир Голяховский Страница 33

Сельская тюрьма — просто большая изба, приспособленная для временной остановки арестованных. На забитых досками окнах прорези для высоких решеток, через них невозможно ничего увидеть, но слышно все, что говорят во дворе. Через несколько минут после того как Сашу с Федей заперли в комнате, громкий голос произнес по-украински:

— Поймали двух жидов, сейчас будем расстреливать.

Оба они — и Саша, и Федя — мгновенно поняли, что это о них. Хотя никто их не спрашивал и не проверял, евреи ли они, но назвать их «жидами» украинцам было очень просто: так можно скорее с ними покончить. Услышав эти слова, Федя страшно побледнел и впал в настоящую панику, он забегал по камере из угла в угол — три шага в одну сторону, три обратно, затрясся и даже начал подвывать. Саша осел на нарах, всеми силами стараясь держаться спокойно. Да и где же было бегать от волнения по этой маленькой камере: наперегонки с Федей? С самого момента ареста он уже смирился с мыслью о смерти, знал, что ее не избежать, и убеждал себя как можно спокойнее отнестись к моменту расставания с жизнью. Что ему оставалось? Он мог сделать только одно, последнее усилие в своей жизни — не показывать врагам свою слабость.

В этот момент резко отворилась дверь. На пороге с пистолетом в руке стоял офицер в форме гестапо и переводил взгляд с одного арестанта на другого, злобно ухмыляясь. Федя в ужасе упал на колени, повалился набок и зашелся в рыданиях. Саша весь похолодел, мельком исподлобья глянул на офицера: ему показалось, что это был один из тех, кто сопровождал конного старшего офицера, убийцу молодого еврея в первый день плена. Саше хотелось выразить ему свое презрение ответным смелым взглядом, но мышцы лица не слушались, губы мелко подрагивали. Все-таки он выдержал взгляд офицера и опять отвернулся от него, оставшись сидеть. В голове стучала одна мысль: «Так вот, значит, кто меня убьет — этот поганый офицер. Сейчас, здесь, или выведет на улицу?»

Офицер стоял в дверях несколько минут, достаточно долго, чтобы навести страх на пленных. Он явно наслаждался страхом Феди и упорно смотрел на Сашу: выдержит ли тот его взгляд? А потом вдруг повернулся и вышел, снова заперев дверь на замок. Они так и не поняли, зачем он приходил. Наверное, просто хотел полюбоваться на страх людей перед смертью. Они все еще ждали прихода других, но через некоторое время во дворе раздались чьи-то крики и выстрелы. Саша с Федей в недоумении переглянулись: очевидно, там расстреляли кого-то другого, может, тех двух евреев.

Пленных оставили в камере на всю ночь, а утром на них надели наручники, сковав друг с другом, вывели во двор и показали жестом, чтобы они лезли в кузов грузовика. Туда же с ними влезли десять немецких солдат, целая команда. У Саши в голове мелькнуло: «Так значит, везут на расстрел и убьют нас вот эти самые солдаты». Они отнеслись к пленным как-то безразлично, ему даже показалось, что некоторые из них смотрели с сочувствием. Что ж, они тоже были молодыми, как и Саша с Федей. Смотрели-то они, может, и с пониманием, но по приказу всадят в них все десять пуль. Вчерашний офицер подошел к машине, опять издевательски посмотрел на пленных и сел в кабину. Машина тронулась, и Саша подумал, что все-таки был прав — этот офицер будет командовать его расстрелом. Солдаты по дороге весело переговаривались между собой, Саша думал о смерти, но как-то механически старался их понять. Разговор был чисто солдатский — о женщинах. Саша слушал вполуха и думал: вот в кузове сидят рядом — он и они. Они должны его расстрелять. Он думает о смерти, они думают о бабах. Саша даже вздрогнул от этой жуткой мысли. А Федя молча трясся, но уже не подвывал — устал за ночь и у него пропал голос, потом он заснул.