Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов Страница 33

В конце декабря, проснувшись позже обычного – была суббота, – Сергей обнаружил: Ахмет исчез. На кровати лежала записка: «Серый, не надо паники, я ушел. Лучше сидеть в тюряге, чем гнить здесь. Счастливо оставаться. Деньги не ищи, при случае отдам. Погонишься – пристрелю».

Ахмет ушел по зимнику в сторону ближайшего прииска, до которого было около девяноста километров.

Сергей заглянул в шкаф: кроме несчастной тридцатки, Ханов прихватил и ружье.

«Замерзнет, как пить дать, замерзнет, – подумал Сергей. – Мороз под сорок, телогрейка вряд ли спасет».

Он быстро оделся, выскочил из «бичарни» и побежал по свежему следу. Несмотря на угрожающую приписку, он все же решил догнать, вернуть Ахмета на участок. Через час, загнав себя, поднялся на перевал. Четкая строчка следов уходила вниз в распадок. На перевале гулял ветер, насквозь прошивал телогрейку. Постояв немного, Сергей повернул обратно. Он еще надеялся, что Ахмет одумается и вернется, но прошел день, наступил вечер, затем прошла ночь. Ахмета не было. В понедельник, во время очередной радиосвязи, он сообщил на базу о случившемся. Ему сказали ждать, на участок вышли две машины с дизельным топливом. Машины показались под вечер. Из первой выскочил шофер и помог вылезти из кабины Ахмету. Руки его болтались вдоль тела как обрубки.

– Что с руками? Прихватило?

– Да, малость, – тусклым голосом ответил Ахмет. – Думал, сдохну. Первую ночь еще ничего, терпимо, я варежки сжег. Хотел посушить. Теперь туши свет, поди, без рук остался.

– Авось заживет, – попытался ободрить пострадавшего Сергей. – Пойдем, пока топливо сливают, чаю попьешь.

Он открыл перед Ахметом дверь, хотел помочь ему снять фуфайку, но тот замотал головой.

– Бесполезно, лучше не трогай, болят. Взял бы топор и отрубил. Они меня сейчас в Бодайбо повезут.

Сергей налил в кружки чай, покрепче, так, как любил Ахмет, и поднес ему к губам.

– Серега, ты знаешь, кто твоего отца замочил? – сделав глоток, неожиданно спросил Ахмет.

У Сергея сжалось внутри, он прямо в упор посмотрел Ханову в глаза. Нет, Ахмет не шутил, не разыгрывал его, наверное, понимал, такими вещами не шутят.

– Кто? – холодея, спросил он.

– Тогда в Бодайбо мы с Яшкой загуляли. Он все к тебе рвался, – торопливо заговорил Ахмет. – А потом его развезло, чепуху городить начал. – Ахмет на секунду замолчал. – Мне кажется, что Яшка знает. Ты поговори с ним. Одно время Брюхин его против твоего бати подогревал.

– Когда ты все это придумал? – сдерживая сердце, как можно спокойнее, спросил Сергей. Во всем теле он чувствовал нервную дрожь. – И Брюхина, и Яшку допрашивали. У обоих было алиби.

– Интересно, во сколько оно ему обошлось? – хохотнул Ахмет.

Сергей уже не слушал, он смотрел в ту осень. Отец должен был приехать в середине октября. Но его все не было. Поначалу думали, задержался с расчетом, такое бывало. Для себя назначили срок – к ноябрьским праздникам. Но миновали праздники, а его все не было. Мать начала беспокоиться, через Брюхиных пытались дозвониться до конторы, от которой работал отец. Там сказали, что Рябцов месяц назад получил расчет и уехал домой.

Нашли отца только весной. Следствие было проведено наспех, тайга в таких случаях плохой свидетель. Вызвали и допросили тех людей, кто попался под руку. Было упущено главное – время.

Ночью приснилось, что он болен, но лежит не в госпитале, а у себя на Релке. Ему плохо, давит грудь. Он пытался освободиться от тяжести, но сил нет, и, когда он уже готов был сдаться и уплыть куда-то в темноту, послышался далекий голос бабки Нади, она принесла к нему на кровать кошку, желая проверить, если кошка спрыгнет на пол – он умрет, а если останется, то выживет. Кошка осталась лежать.

– Ты иди, располагайся, – сказал Сергей. – А я пойду проверю. Снег попадет, шуму потом не оберешься.

Сергей сказал первое, что пришло в голову, ему хотелось побыть одному. Он обошел участок, проверил емкость – все было в порядке, да он и сам знал, что будет именно так, в артели все делали на совесть.

В распадок смотрели близкие холодные звезды, и ему показалось, что они понимают, что у него на душе, и тайно сочувствуют.

«Господи, ну скажи, в чем я провинился перед тобой? – хотелось спросить ему. – Ведь я ни в чем не виноват. Если ты сотворил всех равными, то почему одним даешь все, а у других отнимаешь последнее?»

Тихо поскрипывал под ногами снег, молча смотрели на него звезды. Не он первый и не он последний обращался к ним с подобными вопросами. И вдруг ему показалось, что распадок чем-то напоминает ему огромную лодку, которая плывет в одном только ей ведомом направлении.