Всего лишь женщина - Гали Манаб Страница 33

Как-то вечером, уложив больных на ночь и переделав все свои дела, мы с моей санитаркой сели пить чай. И вдруг появился у нас на этаже этот мужчина. Они с санитаркой оказались из одних краев, и она на правах хороших знакомых пригласила его на чай. Он был легок в общении, весел, рассказывал анекдоты, немного кокетничал. В общем, был очень занимателен.

А позже мне моя Валечка, санитарка, сказала:

– Алина, ты ничего не замечаешь? Ведь Саша от тебя без ума.

– Да, брось ты! С чего ты взяла? – удивилась я.

– Неужели ты не видишь, как он на тебя смотрит? И только в твою смену напрашивается к нам на чай. А в другие смены приходит на этаж и не задерживается.

– Ну, это еще ни о чем говорит, – возразила я. – Мне, во всяком случае, ни о чем подобном, даже намеком.

Вообще ходили слухи, что он с Алей. Сама не раз слышала, как санитарки злословили в адрес Али, что она, например, задерживается на работе, потому что сегодня дежурит Саша. И мне всегда было обидно за Алю. У нее спрашивать, какие у них с Александром отношения, было бы просто некорректно. Захотела бы – сама рассказала.

И вот однажды, когда я дежурила одна, опять по традиции зашел Александр. И тут спустилась ко мне санитарка с другого этажа и предложила идти к ней пить чай. Это была Татьяна, которая оставалсь с нами на продолжении новогоднего банкета. Мы с ней общий язык, пожалуй, нашли в тот же новогодний вечер. Они с Сашей были, что называется, на «ты». Они давние друзья, не раз коротали длинные зимние ночи за рюмочкой чая, поигрывая в карты. Все по-взрослому. А я в свое время тоже была заядлой картежницей, с удовольствием играла в разные игры, вплоть до дамского преферанса. Короче, мы сошлись интересами. Сначала Танюша угостила нас чаем с тортом. На что Саша шутливо заметил:

– Ну, девочки, с вами никакой талии.

Затем Таня достала початую бутылку водки. Видимо, из заначек. Мы ее тоже выпили. Нашей честной компании показалось этого мало. И мы Сашу отправили в ночной магазин, а сами спустились ко мне на этаж, проверить, как обстоят там дела. На этаже было все спокойно. Перед медкабинетом, как всегда в мою смену, дежурил Ленька, больной на коляске. Он был как местный попугай, следил за тем, кто заходит на этаж, во сколько и зачем, сколько раз в мое отсутствие звонил телефон. Ленька нам сходу сообщил:

– Алиночка, все спокойно, никто не приходил, Габрахманов пока не кричал, Колька не стал досматривать фильм и пошел спать, курить никто не выходил. Телефон молчит. Позвони домой, пожелай спокойной ночи своим детям и мужу, чтобы они сами не звонили, не отрывали тебя от работы.

Мы с Таней прошлись на всякий случай по этажу. Я заглянула в некоторые палаты, где находились предполагаемые претенденты на бодрствование. Но этаж спал.

– Ленька, иди спать. Завтра не забудь разбудить меня.

– Как всегда полшестого?

– Да, но не раньше.

Такой разговор у нас с Леней бывал каждую мою смену, но он меня все равно начинал будить с полпятого.

– На всякий случай, – объяснял он. – Чтобы ты пробуждалась постепенно, а то просыпаться и сразу вставать вредно. Мне Дарья Никитична сказала. Организм сначала должен перестроиться от сна к бодрствованию.

При нем ничего нельзя было говорить, иначе он что-нибудь отрывочно запоминал и весь день повторял это всем.

Помню, едва я только сюда пришла, то по неопытности, когда меня позвали обедать наши сотрудники, громко, на весь этаж, крикнула, что обедать не буду, у меня разгрузочный день, день здорового голодания. Так мой Ленька, влюбленный в меня с первого дня, подхватил мою идею голодания и не ел три дня. Говорил, что не будет есть до тех пор, пока не увидит, как ест его любимая медсестра. Потом кастелянша этажа мне выговаривала, что нельзя при больном говорить такие вещи, что из-за этого больной Леня мог умереть с голоду. И, вообще, раньше больной Леня был без ума от нее, но с моим приходом изменился. И, я надеюсь, она пошутила, что я у нее отбила Леньку. Вот такие у нас были забавные больные.

Когда мы опять поднялись к Тане, она сказала:

– Мне кажется, Саша к тебе неровно дышит.

Мне этот разговор казался небеспочвенным и, честно говоря, уже нравился. За столом я обратила внимание на его нарочитые прикосновения к моей руке, а невзначай он, положив руку на спинку моего стула, «случайно» проводил по моей спине. Эти его прикосновения мне все больше и больше нравились, а Танины откровения возбуждали. Например, закусывая, он нечаянно просыпал себе на брюки горошинки от салата. И как раз на очень интересном месте. Я сделала вид, что не заметила. А Таня поднялась, взяла полотенце и стала вытирать ему брюки прямо между ног, да еще комментируя:

– Сашенька, придешь домой, жена спросит, каким концом ты ужинал.

Я готова была провалиться сквозь землю. И поддержать такой откровенный разговор я, к сожалению, не смогу никогда. Я лишь вставляла фразы относительно карточной игры.

Глубоко за полночь мы разошлись. Спускаясь, он, конечно, напросился в гости.

– А ты уверен, что хочешь этого? – задала я дурацкий вопрос. Очевидно было, что мы оба безудержно хотим только одного…

– Глупенькая, я в этом уверен, как никогда ни в чем не был уверен, – прошептал он мне прямо в ухо.

Не успев закрыть дверь, он обнял меня сзади и начал жадно целовать. Поцелуи были горячими, обжигающими. Боже, откуда столько страсти в человеке! Он напоминал меня. За считанные секунды мы оказались в постели. Каждое его прикосновение мне доставляло колоссальное удовольствие. Я стонала, выла, иногда даже кричала так, что потом было очень неудобно. Мне казалось, меня услышали все больные. На что Сашенька подшучивал:

– Спишем на больного Габрахманова.

Саша был старше меня почти на десять лет. В этом я находила особое удовольствие. Он обращался со мной нежно, называя глупенькой, подчеркивая разницу в возрасте. Надо ли говорить, каков он был в постели. Он был особенный. Почему-то он делал то же самое, что мой Милый друг или мой муж, но его каждое прикосновение воспринималось мною особенно. За одну ночь с ним я могла несколько раз испытать оргазм. Не знаю, чем это объяснить. У него была богатая растительность на теле. За что я его ласково называла пушистиком. А он говорил, что у меня кожа бархатная, и называл меня бархоткой. Я обижалась:

– Бархотка – это такая тряпочка, кусочек бархатной ткани, которой вытирают обувь. Продается в обувных магазинах, как сопутствующий товар.

– Глупенькая, – смеялся он.

Я им увлеклась. Мне не терпелось дождаться следующей смены. Он мне признался, что влюбился в меня на новогоднем банкете:

– Вы с Аллой вошли в зал, как две Афродиты. Я от тебя не мог оторвать глаз. Ты во мне вызвала такие чувства, которые я давно уже не испытывал. А потом, позже, когда я к тебе подошел пригласить на танец, был приятно поражен твоей скромностью.

– Где ты видишь скромную? Не знаю даже, как расценить эту фразу – как комплимент или оскорбление. Я что, показалась тебе забитой?