Джон и Джордж. Пес, который изменил мою жизнь - Джон Долан Страница 33

Наконец я скопил достаточно денег, чтобы купить Джорджу пальтишко потолще с подкладкой из овчины. Какие бы сюрпризы ни преподносила нам природа, он смирно сидел на тротуаре, словно всю жизнь только это и делал.

Я быстро освоился в местном сообществе и начал наслаждаться минутами, проведенными на Хай-стрит; каждый день мимо проходили одни и те же люди, они здоровались со мной и с Джорджем. В приютах и хостелах, где я провел долгие годы, я познакомился с несколькими бездомными и попрошайками из Шордича, и все они были с нами дружелюбны.

Как только я стал регулярно появляться на улицах района, они сказали, что место у банкомата возле «Теско» занимают по очереди, поскольку оно считается лучшим во всем Шордиче. Мне нравилось, что они соблюдают неписаные законы улицы. Но я не стал становиться в очередь, потому что был доволен своим уголком на противоположной стороне, и они отнеслись к этому с пониманием.

В холодные дни, когда Джордж был одет в овчинное пальтишко, люди просили разрешения сфотографировать его. «Ради бога», – отвечал я, надеясь, что в знак благодарности они бросят монетку в стоявший перед ним стаканчик. К сожалению, многие просто фотографировали Джорджа и уходили прочь.

В конце концов я сделал табличку, на которой написал: «Фотографируйте меня ради бога! Но, пожалуйста, бросьте пару монет в стакан, а не то укушу! Хорошего дня! Пес Джордж».

Люди видели, что я рисую, и понимали, кто я такой. У меня самого не было никакой таблички, но я как бы говорил всем вокруг: «Я безработный художник».

– Мне нравится, что вы не просите денег, – говорили мне. – Хорошо, что вы заняты делом.

По вечерам в пятницу и субботу мимо проходило довольно много парней из Сити, которые вываливали на улицу из спорт-баров. Они протягивали мне то десять, то двадцать фунтов. А я давал им один из своих рисунков, стараясь, чтобы все было по-честному. Это были просто этюды и неоконченные наброски, ведь я все еще набивал руку, но люди хоть что-то получали взамен.

Однажды ко мне подскочили двое агрессивных парней, оравших: «Эй, почему бы тебе, черт возьми, не найти работу?» Но я был готов к этому; я знал, что рано или поздно это случится.

Я уже некоторое время учил Джорджа лаять, когда показывал на кого-нибудь пальцем. Он быстро усвоил эту команду, как и все остальные уроки. Если он лаял без необходимости, я повышал голос и слегка шлепал его по заднице, но всякий раз, указывая на кого-нибудь пальцем, я позволял ему разойтись не на шутку.

Когда парни подошли ко мне, я не сказал ни слова. Я просто поднял руку и указал на них, и Джордж сразу оживился, зарычал, залаял и напугал парней до полусмерти. Больше они ни разу меня не беспокоили.

А еще я научил Джорджа сидеть абсолютно неподвижно, когда рядом появлялись другие собаки. Маленькие собаки его не интересовали, но при виде больших я всегда настораживался, потому что некоторые местные бродячие псы были весьма агрессивными.

Я тут же начинал без остановки отдавать Джорджу команды и замечал при этом, что, по мнению прохожих, несколько перегибал палку, ведь я действительно не замолкал ни на секунду, пока псы бродили поблизости.

– Стоять, Джордж. Молодец, стой тут, не отходи… – повторял я снова и снова.

Люди бросали на меня странные взгляды, но я не считал нужным оправдываться. Я до сих пор отдаю Джорджу команды, ведь именно такое обращение необходимо собакам его породы, особенно когда их спускают с поводка.

Само собой, не все собачники разделяют мои взгляды на дисциплину. Однажды какой-то парень с питбультерьером на несколько минут остановился на Хай-стрит поболтать с приятелем прямо около нас с Джорджем. Он совсем не следил за своим псом, и чертов питбуль молниеносно вцепился Джорджу в глотку.

– Прости, приятель! – сказал парень, когда я разнял собак. – Ужасно сожалею.

– Нечего извиняться, – ответил я. – Черт возьми, просто обучи его. Что, если бы он набросился на ребенка?

Я не говорю, что Джордж идеален, – до этого ему далеко. В конце концов, он ведь собака, да и отучить его от некоторых вредных привычек я не в силах. Одна из самых скверных: подбирать всякий мусор, который валяется на дороге. Сколько бы корма он ни съел, стоит ему унюхать брошенную коробку из-под еды на вынос, набитую обглоданными куриными костями и остатками картошки, как он тут же сжирает все вместе с картонкой.

– Ну ты и паршивец, – всегда говорю ему я.

Я регулярно даю ему средство от глистов, и я знаю, что проблема не в этом: такой уж он жадина по своей природе.

Но хуже всего в нем то, что он рассеянный. Когда мы переходим дорогу, за ним по-прежнему нужен глаз да глаз, ведь в Шордиче много машин и он легко может ошибиться, если я не напомню ему, что нужно идти рядом.

Примерно через год после нашего переезда в этот район я получил напоминание об этом. Был вечер пятницы, и я переходил улицу возле автозаправки. Из-за угла вывернул автобус, который остановился посреди дороги. Я обошел его спереди и притормозил, чтобы проверить, нет ли за ним машин, но Джордж не последовал моему примеру: обойдя автобус, он оказался на пути приближавшейся машины. Его сбили на скорости около двадцати миль в час, и он буквально оказался под колесами.

– Джордж! – закричал я.

Наши взгляды встретились как раз в тот момент, когда он упал. Я очень испугался, но он тут же встал и позволил отвести его на обочину. Я махнул водителю, показав, что его вины в случившемся не было, и взял Джорджа на колени.

– С ним все в порядке, приятель? – спросил меня какой-то парень на автобусной остановки. – У меня аж мурашки по коже.

– Похоже, все хорошо, – ответил я. – Джордж, ты в порядке?

Он посмотрел на меня и моргнул, словно сказав:

– Что это было?

Я проверил его грудную клетку и каждый сантиметр тела, чтобы удостовериться, что ничего не сломано. На нем не оказалось ни царапины. Он даже не дрожал! Думаю, я испугался больше: вспоминая об этом, я до сих пор вздрагиваю. Некоторое время после этого происшествия я не спускал Джорджа с поводка.

* * *

Прошло несколько месяцев. Я рисовал, сидя рядом с Джорджем на тротуаре, и мы уже стали частью нашей улицы. Наконец-то я ощутил, что у нас появился свой угол. Такого чувства у меня не появлялось с раннего детства, когда я жил в Президент-Хаусе.

– О, смотри, это тот парень, – говорили люди. – Он здесь каждый день рисует. А собака сидит неподвижно. Только посмотри!

Мои наброски становились все лучше, я с головой ушел в свое дело. Прохожие останавливались и смотрели, как я работаю, но, бывало, я даже не замечал их, погрузившись в рисование. Шли часы, я прорабатывал все более мелкие детали, а Джордж тихо сидел рядом, наблюдая за жизнью улицы и почти не двигаясь. Через некоторое время меня начали спрашивать, сколько стоят рисунки, и вскоре я уже брал по десять, а то и двадцать фунтов за набросок. Они были неоконченными: я бы добавил больше деталей, знай я заранее, что эти картины купят, но их и так разбирали.