Замок в Пиренеях - Юстейн Гордер Страница 33

О Брусничнице, наоборот, мы говорили, чтобы положить начало совершенной откровенности, и это ее появление причина того, что и сегодня, как и много лет назад, я могу почти без стеснения признаться в том, что, спускаясь вниз, мы убили на Хемседальской горной равнине человека. А именно… к этому я еще вернусь, будь уверен. Но пока я буду рассказывать точно по порядку.

Ты где? Ты уже добрался до своей конторы?

>>>

Ну да, и сразу же включил компьютер и получил первую почту. Она — от тебя, я уже прочитал и удалил письмо.

Ты гораздо лучше, чем я, помнишь все детали. Вот только не преувеличиваешь ли ты насчет того, что уже тогда мы считали, что женщина, которую мы сбили, из-за этого погибла?.. Она могла, допустим, сломать руку, а потом сесть в белый фургон и поехать в Хемседаль. Так или иначе, случившееся было достаточно драматично, И теперь я, сидя здесь, пережил все заново. Я согласен с тобой в том, что ты предлагаешь пока не говорить о появлении Брусничницы. Об этом у нас с тобой наверняка будут отдельные представления и разногласия во мнениях. Но тебе ведь это известно.

>>>

Разногласия во мнениях! Отдельные представления! Такое впечатление, что я попала в научно-исследовательский институт. Кстати, как выглядит твоя контора?..

>>>

Я сижу в типичной для Блиндерна комнатушке в здании математического факультета, его еще называют домом Нильса Хенрика Абеля [81]. В комнате письменный стол, полки и пол завалены научными отчетами; статьями и журналами. Но сегодня я этих прозаических деталей не замечаю. Когда я читаю на экране твои письма, я словно сижу с тобой в той же комнате или в автомобиле и слушаю твой рассказ. Продолжай. Мы сели у Согне-фьорда на паром…

>>>

Уже в четыре часа ночи было светло как днем, а чуть позже взошло солнце, но мы закрыли глаза и продолжали шептаться. Мы напомнили друг другу, как безопасно было жить в каменном веке, и тысячи лет тому назад, и в горах Хардангервидда, даже в нынешнем году, до случившегося. Наш с тобой каменный век теперь был невероятно далеко из-за того, что мы только что пережили. Мы мечтали вернуться в те долгие ночи, когда могли, лежа на спине возле нашего логова на леднике, вглядываться в ночь. Наш взгляд проникал тогда на небывалые расстояния, сквозь чудеса мира… Столь интимный контакт со множеством световых лет, казалось, вызывал физическую боль; вспышка — тончайшая игла — раз, и всё… Диковинные огни, которые мы вбирали в себя, были нашими соседями: многие тысяч лет низвергались они сквозь космическое пространство, прежде чем добрались до наших душ, — мы принимали их. Свет отдаленных небесных тел все возрастал, прежде чем встретить нашу телесную оболочку, после чего он продолжал свое фантастическое путешествие дальше. Эти лучи проникали в самую глубину души. Однажды вечером взошел месяц, тонкий, как ноготь, но он рос, ночь за ночью становясь все больше и больше и заливая плоскогорье Хардангервидда и свод небес своим серебристым сиянием. Мы восприняли это как облегчение, и не только потому, что могли заглянуть друг другу в глаза даже ночью, но и потому, что месяц успокоил наши глаза и души, позволяя не вглядываться так далеко в космические дали.

Когда мы сидели в красном автомобиле, предаваясь размышлениям о каменном веке, Вселенной и далеком прошлом, мы по-прежнему закрывали глаза, потому что была ночь и мы хотели, чтобы она продолжалась как можно дольше, прежде чем полицейские или паромщик, словом, тот, кто появится первым, разбудят нас. Мы слышали шум плывущего по фьорду парома и знали, что ночь скоро кончится и тогда нам вспомнится целый дождь звездопада в тот вечер, когда мы закололи ягненка. Это было невероятно. Мы насчитали 33 упавшие звезды за несколько минут, но у нас не хватило духу придумать и загадать 99 желаний, которые могли бы исполниться. К тому же мы были добрыми и сытыми. Мы съели жаркое из ягненка, и у нас остался запас на следующие дни. А желания? Мы имели друг друга, что еще было желать?

Мы переплыли фьорд. Экипаж судна неодобрительно поглядывал на бампер и фары нашей машины, а затем с состраданием на нас. Авария при столкновении — все равно что телесная рана. Ее видишь, когда она абсолютно свежая. «Свидетели…» — думали мы. Ночное радио передавало новости ежечасно, мы это знали, но не знали, слушают ли его сейчас там, в рулевой рубке.

Нас манил к себе берег в Кайпангерсе, и мы продолжили путешествие на запад — к Хелле. Оттуда мы двинемся дальше на пароходе к Фьерланну — исходному пункту путешествия к Юстедальскому леднику. Интернета еще не было, зато у нас было расписание, и мы знали, что должны успеть к первому парому до Фьерланна. А если не успеем добраться туда, придется ждать полдня в Хелле. Но вскоре игре пришел конец. Между Хермансверком и Лейкангером нас задержала полиция.

На шоссе стояли две полицейские машины, одна с синей «мигалкой». Глупо было думать, что мы сможем легко отделаться: разбитый перед нашей машины служил ярким свидетельством того, во что мы впутались. Был уже день, и, несмотря на отсутствие мобильных телефонов, полицию, должно быть, уже давно предупредили о случившемся. И теперь ты, так старательно организовавший нам возле пропасти алиби, громко и уверенно давал показания, после того как нам велели остановиться: «Мы сдаемся. Мы не станем ничего отрицать».

Я только кивнула… Ты продолжал: «Мы впали в панику, это всё». Я снова кивнула. Я так устала и так расстроилась, я была совершенно разбита. Все, что я любила, во что верила, было растоптано. После случившегося там, наверху, у меня не осталось собственной воли, только твоя.

Оказалось, что это всего-навсего технический осмотр: нам не пришлось даже выходить из машины, и это было к лучшему — я наверняка не смогла бы удержаться на ногах. Раннее утро, понедельник, однако и речи не было о пробе на повышенное содержание алкоголя. Тем не менее нам выдали предписание в течение десяти дней починить передние фары. Полицейские были симпатичные ребята, но, хотя уже наступили белые ночи, они сопроводили предписание запретом ездить ночью, пока мы не починим фары.

Нам запретили ездить ночью, Стейн…

Мы успели приехать в Хеллу вовремя, до отхода парома. Хелла, как и Ревснес, не населенный пункт, а паромная пристань, там нет даже киоска. А мне страстно захотелось шоколада, я буквально страдала. Все, о чем мы говорили полчаса до прихода парома из Вангснеса [82], касалось только лыж. Машину необходимо припарковать; в этом мы были согласны, а как же лыжи?

Все это ты, конечно, помнишь не хуже меня. Но когда-то эта история должна прозвучать от начала до конца. Теперь мы можем поговорить как разумные люди, поразмыслить, что и как…

Может быть, повернуть назад? Но там, на сером камне мыса, мы согласились с тем, что обязательно должны попасть на Юстедальский ледник… Мы обещали это друг другу и, несмотря на все случившееся, должны отыскать место для ночлега, мы нуждались в том, чтобы вместе забраться под перину [83]. А потом — через день, два или три — нас схватят. Мы были уверены, что это вопрос времени, в лучшем случае — нескольких дней. Но в те утренние полчаса в Хелле мы поняли, что лыжный поход на ледник после всего того, что произошло, не состоится. Нам необходимо было читать газеты и слушать радио. Мы были начеку, мы были вынуждены… И знали об этой старинной деревянной гостинице; можно пожить там. Так что лыжи пусть остаются в Хелле. Но нет, в описании примет фигурировал красный «фольксваген» с двумя парами лыж на крыше! Это было бы чересчур рискованно. А как нам представиться в гостинице? Самое правдоподобное, что мы заехали туда после путешествия по леднику.