Под покровом небес - Пол Боулз Страница 33

Он быстро вернулся в комнату и сказал Мохаммеду, что должен переговорить с ним с глазу на глаз. Он надеялся вывести его во двор, с тем чтобы не вдаваться в объяснения в присутствии девушек, хотя те и не говорили по-французски. Но Мохаммед был не расположен вставать.

— Присаживайтесь, мой дорогой друг, — сказал он, потянув Порта за рукав. Но Порт был слишком занят тем, как бы его добыча не ускользнула от него, чтобы заботиться еще и о приличиях.

— Non, поп, поп! — вскричал он. — Viens vite! [42]Мохаммед, из уважения к девушкам, пожал плечами, поднялся и последовал за ним во двор, где они встали у освещенной части стены. Сначала Порт спросил, доступны ли танцовщицы, и почувствовал, как у него упало сердце, когда Мохаммед сообщил ему, что у многих из них есть любовники и что в таких случаях они просто живут в заведении как зарегистрированные проститутки, лишь используя его в качестве дома и вовсе проституцией не занимаясь. Естественно, от тех, у кого были любовники, остальные старались держаться как можно дальше.

— Bsif! Forcément! [43]За это перерезают горло, — Мохаммед рассмеялся, и его блестящие розовые десны сверкнули, как зубные восковые протезы. Такого поворота Порт не учел. И все же игра стоила свеч. Он подтащил Мохаммеда к двери в соседнее помещение, где она сидела, и показал ему на нее.

— Разузнайте для меня насчет этой, — сказал он. — Вы ее знаете?

Мохаммед посмотрел.

— Нет, — сказал он после долгой паузы. — Но я разузнаю. Если это можно устроить, я обо всем договорюсь сам, и вы заплатите мне тысячу франков. Ей и мне на кофе и завтрак.

Цена была слишком высокой для Айн-Крорфы, и Порт это знал, но у него не было сейчас времени, чтобы затевать торговлю, и он согласился. Вернувшись назад в первую комнату, как велел ему Мохаммед, он сел рядом с двумя скучными девушками. Они были увлечены очень серьезной беседой и вряд ли обратили внимание на его приход. Комната гудела от разговоров и смеха; он откинулся и прислушался к гулу голосов; хотя он ни слова не понимал из того, что здесь говорилось, ему нравилось следить за перепадами интонаций.

Мохаммед отсутствовал довольно долго. Уже становилось поздно, и количество сидящих постепенно уменьшалось по мере того, как посетители либо удалялись во внутренние покои, либо уходили домой. Две девушки продолжали сидеть и разговаривать, но теперь их слова перемежались время от времени взрывами смеха; смеясь, они льнули друг к дружке, ища взаимной поддержки. Порт спросил себя, не пора ли ему пойти поискать Мохаммеда. Он старался сидеть тихо и слиться со здесь царившим безвременьем, но ситуация с трудом поддавалась подобного рода воображаемой игре. Когда же наконец он отправился-таки во двор на розыски, то сразу заметил Мохаммеда в комнате напротив: разлегшись на тюфяке, он курил гашиш в компании своих приятелей. Порт прошел через двор и позвал его, не решившись переступить порог, поскольку не знал правил этикета курительной комнаты. Но, как видно, никакого этикета не было.

— Входите, — сказал Мохаммед из облака едкого дыма. — Выкурите трубку.

Он вошел и, поздоровавшись с остальными, тихо спросил Мохаммеда:

— А девушка?

На мгновение взгляд Мохаммеда стал абсолютно бессмысленным. Потом он рассмеялся:

— А, та танцовщица? Вам не повезло, друг мой. Знаете, что с ней? Она слепая, бедняжка.

— Да знаю, знаю, — сказал он нетерпеливо и с дурным предчувствием.

— Вы же не хотите ее, не так ли? Она слепая! Порт забылся.

— Mais bien sûr qui je la veux! — заорал он. — Конечно, хочу! Где она?

Мохаммед чуть приподнялся на локте.

— Гм, — проворчал он. — Интересно. Сядьте и выкурите трубку в кругу друзей.

Порт в бешенстве развернулся на каблуках и стремительным шагом выскочил во двор, где одно за другим систематически обыскал все помещения по обе стороны от входа. Но девушка как сквозь землю провалилась. Вне себя от разочарования, он вышел через ворота на темную улицу. Сразу же за воротами стояли арабский солдат с девушкой, они переговаривались тихими голосами. Проходя мимо, он пристально всмотрелся в ее лицо. Солдат сверкнул на него глазами, но и только. Это была не она. Оглядевшись по сторонам плохо освещенной улицы, он смог различить вдалеке лишь две-три фигуры в белых одеждах. Он зашагал вперед, ударяя со злости попадавшиеся на пути камни. Теперь, когда она исчезла, он был убежден, что лишился не просто толики наслаждения, но утратил саму любовь. Он поднялся на холм и сел у форта, прислонившись к его древним стенам. Под ним были редкие огни города, а дальше — неотвратимый горизонт пустыни. Она бы положила свои руки на лацканы его пиджака, изучила бы на ощупь его лицо, медленно провела бы чуткими пальцами по его губам. Она потянула бы ноздрями бриллиантин его волос и внимательно исследовала бы его одежду. А в постели, с ничего не видящим взором, она бы отдалась ему вся целиком, без остатка, послушная пленница. Он представил себе маленькие игры, в которые забавлялся бы с ней, притворяясь, что исчез, и оставаясь на самом деле на месте; представил бесчисленное множество способов, какими мог бы сделать ее благодарной ему. И все его фантазии неотступно сопровождало непроницаемое, чуть вопрошающее лицо в его маскообразной симметрии. Он вдруг почувствовал внезапную дрожь жалости к самому себе, жалости почти приятной, настолько исчерпывающе она выражала сейчас его настроение. То была физическая дрожь; он был один — брошенный, потерянный, лишенный надежды, холодный, как лед. В особенности холодный: глубинный внутренний холод ничего не менял. Хотя она и лежала в основе его несчастья, эта ледяная мертвенность, он будет льнуть к ней всегда, потому что она же была и костяком его существования — свое существование он построил вокруг нее.

Но в данный момент он почувствовал еще и телесный холод, и это было странно, ведь он только что стремительно поднялся на холм и все еще немного задыхался. Охваченный внезапным страхом, близким к ужасу ребенка, когда в темноте тот натыкается на какой-нибудь неизвестный предмет, он вскочил и бросился бежать по склону холма, не останавливаясь до тех самых пор, пока не выбрался на дорогу, которая вела вниз, к базару. Бег унял страх, но когда он остановился и посмотрел вниз на кольцо дрожащих вокруг базара огней, он все еще чувствовал холод, точно в нутро ему впился кусок металла. Он снова побежал вниз по холму, решив пойти в гостиницу и взять у себя в номере виски, а поскольку кухня была заперта, принести бутылку обратно в бордель, где он смог бы приготовить себе горячий грог с чаем. Входя в патио, ему пришлось переступить через лежавшего на пороге сторожа. Слегка приподнявшись, тот окликнул его:

— Echkoun?Qui? [44]

— Numéro vingt! [45]— бросил он на бегу, спеша миновать жуткие запахи.