Общага-на-Крови - Алексей Иванов Страница 33

— Хм, — заинтересовался Отличник. — А Ванька тебе как?

— Ванька? Вот он, конечно, естественно держится, но тоже начнет приставать. Зато его можно отшить, и он поймет правильно. Это не изменит с ним отношений. Мне его еще и потому легче отшить, что мне его меньше жаль, чем Игоря.

— Почему? Выглядит-то он несчастнее.

— Конечно. Он самый слабый.

— Разве слабых не жалеют больше, чем сильных?

— Не в том дело… Я неправильно выразилась. Я не умею говорить так долго, складно и красиво, как Игорь… Как-то вот получается, что слабых больше жалеешь, но меньше любишь. Жалость от доброты идет, а любовь… ну, как бы это сказать… так положено человеку. Любовь первее жалости. Жалеть, конечно, надо, но больше хочется любить.

Вот мне в тебе нравится то, что тебя жалеть не надо.

— Почему? Ты хочешь сказать, что я сильнее всех?

— Нет… Ты слабее даже Ваньки. Но видишь… я попытаюсь объяснить… Ванька самый слабый, потому что его можно сломать.

— Любого можно сломать.

— Да, но ведь важно, что человек будет делать после этого. Ванька начнет мстить.

— То есть махать после драки кулаками?

— Ну. А ведь это глупо. Дальше по степени слабости, по-моему, идет Нелли. То есть она чуть посильнее Ваньки. Если ее сломать, то она начнет строить то же самое заново. А зачем? Если один раз сломалось, то и потом сломается, верно? Тоже глупо. Сильнее Нелли Леля. Если ее сломать, то она потом вообще ничего не будет делать, все бросит. А если сломать Игоря, то он попытается встать на позицию своего победителя, овладеть его оружием. Вот в этом смысле он «сильный». Правда, «сильный» — это какое-то не то слово, но я не могу найти нужного. Это в каком-то простом, житейском смысле он самый сильный. Я такая дура, поэтому просто смотрю: кому легче живется — тот и самый сильный. Игорю будет легче всех. А если, например, духовную силу брать, то самый сильный, конечно, Ванька — ведь его сломают, а он и сломанный за свое борется.

— Ну а я? — спросил Отличник. — Про меня ты что-нибудь скажешь? Сильный я или слабый? И в каком смысле?

Серафима засмеялась, и Отличник, взволнованно глядя в ее спокойные серебристые глаза, с новой силой почувствовал, как любит ее.

— А ты совсем не такой. Вообще-то тебя очень легко сломать. Гораздо легче, чем остальных. Но понимаешь… Мне так кажется… Их один раз сломали — и все. Навсегда, конец. А тебя надо бесконечно всякий раз ломать заново.

Леля и Ира Якупова давно уже спали, когда около двух часов ночи в дверь громко и требовательно забарабанили. Леля проснулась. Ира покорно встала, накинула халат и поплелась открывать. Луна одним плечом всовывалась в открытое окно.

— Сваденые колокочики, сваденые колокочики! — раздался игривый голос Гапонова.

В потоке света из коридора в комнату ввалились пьяные Гапонов и Ринат. Талонов звякал друг о друга двумя бутылками портвейна.

— Ты чего, Ян, мы уже спим! — зашипела Ира.

— Фигня, Ирка, — отмахнулся Гапонов, опуская бутылки на стол.

— Идите к себе пейте! Вам тут кабак, что ли?

— Кочай, — велел Гапонов, усаживаясь. — Имею я право выпить со своей невесой? Ты мне невеса или нет? Ринат, ты где пропал?

Леля лежала сама не своя, отвернувшись к стене и укрывшись с головой. Она слышала, как Ринат возится у двери, стаскивает обувь и шепчет: «Блядь, темно, ни хера не видно…» — и вдруг вспыхнул включенный свет.

— Погаси! — шепотом закричала Ира. — Там же Лелька спит!

«Вот дура, — подумала Леля. — Просили же ее молчать!»

— Какая Лека? — с пьяной подозрительностью спросил Гапонов. — Что за Лека, почему не заю?

— Э-э… — Ира сама растерялась от собственного промаха.

— Я же говорил тебе, — тихо напомнил Гапонову Ринат.

— Леушина? Нелегащица?

Затылок и спина у Лели словно налились свинцом — она почувствовала, как Гапонов рассматривает ее.

— Гнать ее надо осюда нах-х… — сказал Гапонов.

Леля, умирая от страха, ждала, что сейчас Гаионов сдернет с нее простыню и прямо в ночнушке выставит в коридор.

— Лано, пес с ней, — смилостивился Гапонов. — Пусь спит. Я сёня добрый. Давай стаканы, Ирка.

Свет погас. Ринат тоже уселся за стол.

— Может, разбудить? — негромко спросил он у Иры. — Выпьет за компанию…

— Не трогай ее, — попросила Ира.

— Нах-х те эта копания с нелегалами? — агрессивно спросил у Рината Гапонов.

— Да пошел ты! — разозлился Ринат. — Как нажрешься, так ни хера не соображаешь!

— Лано-лано, — примирительно заворчал Гапонов. — Не злись.

По короткому красному отсвету на стене перед собою Леля поняла, что Ринат зажег спичку прикурить.

— Я же против Леушиной ничего не имею, — продолжал свое Гапонов. — Да мне воще на них сех насрать… Каминскому просо сзы дать, да и сех делов, а Симакова бы я засавил гоно есь, да положил я на их сех… В ощаге, наверно, чек писят нелегалов живет, за кажим мне, что ли, гоняться? Я токо эту стерву прищучить хочу…

Леля снова испугалась, что под «этой стервой» Гапонов подразумевает ее. Но Ян и Ринат мирно пили вино, и никто не собирался Лелю сей же момент «прищучивать». «Это он не про меня… — поняла Леля. — Это… это он про Нелю…»

Гапонов и Ринат расположились надолго, но тема нелегальщиков в их разговоре больше не всплывала. Леля понемногу успокоилась и все-таки задремала, надеясь, что все обойдется и гости, допив, уйдут.

Леля внезапно проснулась от того, что панцирная сетка под ней ахнула и ушла вниз. Это рядом сел Ринат.

Гапонов черной, бесформенной грудой ворочался на койке Иры. Леля ошарашенно уставилась на голую, такую яркую при луне, согнутую в колене женскую ногу, торчащую из-под Гапонова, и почему-то насмерть перепугалась.

— Ян, ну, не сейчас… — сдавленно простонала Ира.

— А кода еще? — тупо спросил Гапонов.

— Ну… ай! Не при посторонних… ай!

— Ринат — сой чек, — невнятно отозвался Гапонов. — Ему сечас не до нас… У него другое дело…

Ринат вдруг как-то неловко навалился на Лелю, обнимая ее, и Леля инстинктивно схватила его за запястья. От его ладоней и живота пахло потом, и Лелю моментально охватило омерзение, перерастающее в ужас. Лица Рината она не видела, и вообще ничего не видела, а лишь чувствовала, как его руки спокойно и сильно вывинтились из ее хватки и ушли под простыню.

— Рина-ат!.. — изумленно прошептала Леля, поводя плечами, чтобы освободить груди от его жестких пальцев.

Сетка кровати просела еще больше — это Ринат забросил ноги. И едва Леля заметила его медленное, трудное от опьянения движение, как ее страх мигом прошел. Толкаясь и пихаясь, она начала выбираться из кровати, как из болота.