Моя другая жизнь - Пол Теру Страница 33

— Хронометрирующая аппаратура. Электрические схемы. Двигатели малых мощностей. Переключатели.

Слова вылетали у него изо рта автоматически. Он просто отвечал затверженный урок. Однако в голове его крутилась совсем другая шестеренка.

— Вы писатель.

— Я опубликовал два романа.

— Здорово! — восхитился мужчина. — А как насчет поэзии?

— Раньше я имел привычку писать стихи, но последнее время этим не занимаюсь.

Объяснять, почему так вышло, я не стал, будучи слишком пьян для перечисления подробностей. Подробности эти можно было бы рассортировать по четырем категориям: «Африка», «Женитьба», «Дети», «Долги»; и, отдельной графой, ощущение, что написанные мной стихи — лишь миниатюры. Проза означала возможность работать в крупной форме, которая мне больше была по душе.

— А сочинительство — хороший способ заработать на жизнь?

Чудовищный вопрос — но я знал ответ.

— Нет, — сообщил я. — Но это хорошая жизнь.

Фраза несомненно произвела на него впечатление.

Я понял: он не насмехается надо мной и больше не сомневается в правдивости моих слов — он просто неуклюже испытывает меня.

— Вы, должно быть, страшно заняты: и преподаете, и пишете.

— Конечно. — Я кивнул, хотя на самом деле вовсе не считал себя занятым человеком. Я просто устал — оттого что был невостребован. А мог бы написать или сделать неизмеримо больше, если б мне дали шанс. Я знал: мой час настанет, но покамест мучился от обиды, что мной пренебрегли. И тут, как если бы душевное состояние спровоцировало физический спазм, меня вдруг сильно затошнило и я почувствовал в горле вкус рвоты.

— А у вас когда-нибудь бывает свободное время для ланча?

— Иногда, — сказал я. Правдивый ответ прозвучал бы иначе: «Каждый день». Но при одной мысли о еде меня еще больше стало тошнить.

— Мне хочется познакомить вас с моей женой.

— О, с удовольствием. — Вежливо наклонив голову, я приготовился ретироваться.

— Гарри Лазард, — представился мужчина, хватая мою руку и принимаясь ее трясти. — Э, да вы побледнели.

— Мутит что-то, — поморщился я. — Извините.

Я бросился в сад, и там, в зарослях посольских папоротников, меня основательно вырвало. Позади, видимо не замечая, как я рыгаю и блюю, мистер Лазард объявил:

— Вы здесь единственный человек, которому я завидую.

Вскоре я отыскал Алисон, и мы уехали. Алисон вела машину, а я лежал и стонал.

Всякий раз как только мы выезжали за ворота посольской резиденции, чары рассеивались: автобусы, лоточники, рикши, крики, вонь, ослепительные огни и воздух, пахнущий псиной, обволакивающий мозги влажным зноем. Сколько раз я приходил в себя в своем тесном доме на Букит Тимах-роуд под звуки ковбойских фильмов из «Приюта спокойствия» — выстрелы, топот лошадиных копыт — и ощущал, что с грохотом плюхнулся обратно в свой собственный мир. Голова шла кругом: только что ты находился в огромном доме с видом на Ботанические сады, а теперь — вот здесь. Это помогало мне понять, что мы действительно нищие и что война во Вьетнаме, каким-то неясным образом связанная с нашим финансовым положением, не кончится никогда. Во многих американцев вьетнамская война вселяла гордость, но многие из нас чувствовали себя ее жертвами, осознавали на ее примере свое бессилие, отождествляли себя с противником. Неудивительно, что мы тайно восхищались вьетконговцами.

Все эти чувства я переживал и в эту ночь. Я лежал на диване под скрипучим вентилятором, дышал ненавистной автобусной вонью, думал о розовом лице своего нового знакомца, о его богатстве. Вот человек, привыкший воспринимать чудеса этого мира как должное; невероятно, но мои рассуждения — и о чем, о поэзии! — его прошибли. У меня появилось неотвязное предчувствие, что знакомство с этим господином Лазардом вскоре повлечет за собой какие-то перемены в моей жизни.