Уто - Андреа де Карло Страница 33

Общая тетрадь, на обложке в цветочек наклейки – серебряные и красные сердечки. Дневник, начатый в середине июля. Круглый бодрый почерк при всей его инфантильности отражает душевные переживания. Фразы типа: «География. Тоска зеленая!» «Никогда не выучу английский». «Болит живот». «Ужин в Кундалини-Холле».

Фразы из песен, фразы из книг. Меня снова охватило чувство пустоты, от которого звенело в ушах.

«Каталась с Питером на машине. Целовались, но мне страшно, он такой настырный».

Немного дальше: «Папа говорит, что я умру, если не буду есть. Марианна тоже достает меня с едой, даже Сва-ми подговорила, чтобы на меня подействовал. Вот привязались! Но я-то не слепая, вижу себя в зеркале. Толстая, как корова».

Еще дальше: «Питер или Геймиш?» Два нарисованных сердца, бездарный рисунок фломастером – портрет длинноволосого парня с серьгой в ухе. «Геймиш всегда такой вежливый и внимательный, а мне больше нравится Питер, хоть он никогда не звонит. Папа считает, что нам, женщинам, всегда нравятся разбойники, а на хороших умных ребят мы плюем. Если он может так говорить, значит, он ничего не понимает в романтике».

То, что я читал, не вызывало у меня смеха, ощущение усталости и пустоты не только не проходило, но становилось все тягостнее. Интересно, где был я в то время, когда Нина делала записи в своем дневнике, когда Фолетти щелкали фотоаппаратом, – где был и что делал? Вот было бы здорово, если бы я, пока они все аккуратненько фиксировали, ходил на голове, бесился напропалую, вытворял черт-те что у всех на виду! Ничего подобного. Нигде я не был и ни черта не делал.

Еще дальше: «Марианна говорит, что у папы нет слуха, и папа обижается. Иногда у нее такой тон, будто она гуру, и папа изо всех сил сдерживается, чтобы не спорить». Ага, это уже лучше: проблеск надежды, пусть и недостаточный, чтобы перевесить все остальное.

Еще дальше: «Марианна сказала, что к нам на некоторое время приедет из Милана мальчик по имени Уто. Его мама – подруга Марианны, у них большое несчастье, его отчим покончил жизнь самоубийством и взорвал при этом целый дом. Интересно, какой он, этот Уто. Забавно, что у нас будет жить мальчик. Не думаю, что Питер умрет от ревности, он меня ни к кому не ревнует, даже к Геймишу».

А это уже хуже. Но о том, чтобы остановиться, не могло быть и речи, меня тянуло читать дальше.

А дальше шло: «У. какой-то странный. Вернее, у него странный взгляд, странная манера смотреть на людей. Интересный мальчик. Не такой красивый, как Питер, худее Питера, волосы выкрашены в светло-желтый цвет. Работает под хулигана, под блатного. Марианна говорит, что это оболочка, что внутри он хороший, может, и правда. Он ничего не делает, только читает все подряд, что попадется на глаза, и целыми днями играет в молчанку, папа иногда злится, но виду не подает».

Гораздо лучше. Несравненно лучше.

Но тут, как назло, – движение в районе гостиной, голос Витторио:

– Уто!

Я захлопываю тетрадь, вылетаю из Нининой комнаты и быстрей по коридору назад, в гостиную. Хорошее кино!

Витторио выгружает в барокамере покупки, Марианна вытирает собаке лапы.

– Ты мне не поможешь? – говорит Витторио.

Я принимаю у него пакеты с продуктами, которые он прекрасно мог бы отнести и сам, если бы покорно не подчинялся заведенному женой закону разуваться. Но меня порадовали последние строчки в Нинином дневнике, приятная новость, что Витторио может на меня злиться. Я уже не кажусь себе таким никчемным, не считаю, что зря копчу небо.

Когда я возвращаюсь за новым грузом, Марианна, продолжая заниматься собакой, говорит своим универсально-понимающим тоном:

– Как дела?

– Хорошо, – говорю я, лениво волоча через гостиную пакет экологически чистой картошки.

Почему Нина написала в дневнике только первую букву моего имени? Что это, конспирация? Неужели в ее мыслях я потеснил Питера?

Когда я опять появляюсь в дверях, Марианна говорит:

– Ты сегодня какой-то странный.

Тем временем Витторио, вернувшись к машине, бодро, как и пристало строителю счастья, выгружал из нее очередную часть покупок.

– Ты тоже, – говорю Марианне.

Она проскальзывает мимо меня, ее взгляд скользит вдоль моего взгляда, удерживая меня в поле зрения до тех пор, пока это возможно. Отойдя далеко, она останавливается и поворачивает голову в мою сторону, я поворачиваюсь одновременно с ней, и мы смотрим друг на друга, нас разделяют добрые двадцать метров, она уже взялась за ручку холодильника, сейчас она откроет дверцу и отгородится ею от меня. Словесный вакуум. Собака зевает. Краем глаза вижу, как Витторио с мешком на спине направляется к своей мастерской.

МАРИАННА: Что же во мне странного?

УТО: Похоже, вы поругались.

МАРИАННА: Кто?

УТО: Ты и Витторио.

МАРИАННА: С чего ты взял?

УТО: А разве нет?

МАРИАННА: Нет. С тех пор, как мы здесь, мы ни разу не поссорились. Здесь невозможны ссоры.

УТО: Приятно слышать.

(Ноги широко расставлены, центр тяжести смещен книзу, несмотря на засасывающий вихрь, Уто Дродемберг стоит как вкопанный.

Она проводит рукой по волосам, невесело улыбается. Уязвимая сразу за пределами бункера, имя которому – душевное равновесие, вся на виду, неуверенная, тонкие волосы, прозрачная кожа, тонкий прямой нос.)

МАРИАННА: Как ты догадался?

УТО: Не знаю. Почувствовал, увидел. Я всегда чувствую такие вещи.

МАРИАННА: О Господи!

(Слабая улыбка, рука снова касается волос, но они в порядке, это ее обычный способ отстранения.)

УТО: Правда. Может, это форма болезни.

МАРИАННА: Почему болезни?

(Тень сомнения, даже малодушия, вид человека, балансирующего руками, чтобы вернуть себе устойчивость.)

УТО: Может, это у меня потому, что я с детства был сам по себе. У меня никогда не было потребности прятаться в компаниях. Я держался особняком, на все смотрел со стороны и все замечал.

(У него горят уши, он сам не знает, что его заставило с такой откровенностью говорить о себе.)

МАРИАННА: И что ты еще тут заметил?

УТО: Да ничего.

МАРИАННА: Представляю, сколько непростительных недостатков ты у нас обнаружил!

УТО: Неправда.

МАРИАННА: Не говори, что это неправда. Здесь никто не может лгать.

УТО: И никто не может ссориться, да?

МАРИАННА: Прекрати!

(Она краснеет, пытается взять себя в руки, не знает, за что приняться. Заглядывает в желтые бумажные пакеты с продуктами, опять смотрит на Уто.)

МАРИАННА: А впрочем, хорошо, что ты наблюдательный. Кругом столько рассеянных людей. Может, они изо всех сил стараются что-то понять, но у них ничего не получается.