Дама в палаццо. Умбрийская сказка - Марлена де Блази Страница 33

Столяр из хорошо знакомой нам мастерской был одет il capitano del popolo — народным капитаном и символизировал благодетельную власть. Гордая осанка, скуластое лицо, серебряная борода, лежащая на груди, ниспадающие на спину волосы, черная с золотом мантия поверх бархатного камзола и рейтуз. В руках он нес шлем с плюмажем и смотрел строго вперед. Вперед — или назад, в прошлое? Толпа вопила «Bravo, bravissimo!» и рукоплескала ему, и становилась понятно, что они не нарядились в чужое платье ради маскарада — нет, скорее они стали самими собой, облеклись в собственную плоть и кровь, растущую от корней их генеалогии. Снова и снова в рядах мелькали мантии, головные уборы, осанка, преобразившие человека, сменившего лицо двадцатого века на средневековое. Как они были похожи на портреты своих предков! Мне оставалось только гадать, что они чувствуют, выступая под барабанную дробь в сиянии воскресного солнца по улицам, по которым проходили их отцы, деды и десять поколений предков?

В процессии шла девушка, нарезавшая мне панчетту в салумерии. В лавке, на работе, волосы она убирала под белую полотняную шапочку, а халат застегивала под горло. А нынче утром ее рыже-золотые волосы свободно ниспадали из-под венка из маков и шиповника, перевитого голубой атласной лентой. Она оделась пастушкой, в платье с лифом и передник желтых тонов.

— Тициан! — слишком громко, не подумав, сказала я, когда она проходила мимо, и красавица чуть улыбнулась, в восхищении, как мне подумалось, перед собственным преображением. Стайка ангелочков, пухлых, розовых, все не старше трех лет, проходили, держась за руки. Следом шли их бабушки и тоже держались за руки — старые подруги, сцепившие покрытые старческими пятнами ладони.

Один ангелочек, самый крохотный, пошатывался от усталости, задевая мостовую подолом розового платьица и спотыкаясь ножками в серебряных туфельках. Но все же девочка старалась удержаться на ногах, хотя светлое младенческое дыхание оставалось неровным. Маленькая надежда Орвието, она молитвенно сложила ладошки в ямочках. Между ними виднелся ломтик пиццы, от которой она тайком откусывала на ходу. Надо же подкрепиться в пути!

В то утро, стоя на площади — как на всех ежегодных festa di Corpus Domini в будущие годы, — мы говорили друг другу, что жизнь в нескольких шагах от такого торжества — достаточная причина дожидаться бального зала Убальдини. Мы не говорили о собственном кризисе веры, от которого я страдала больше, чем он. Не время для таких разговоров, когда само небо настроилось на чудо.

Темные яростные тучи пронеслись в солнечных лучах, как стремительные колесницы, и вслед за молнией раскатисто прогрохотал гром, пока не стихло все, кроме огромного церковного органа, исполняющего Баха, и двухсотголосого хора, поющего, словно в последний день мира. Вот появились вышивки четырнадцатого века, изображающие чудесное событие. Их, расправив на золоченых шестах, подняли вверх cavalieri в черных костюмах, и толпа смолкала при их приближении. За ними следовали тридцать мальчиков-служек в нарядах из грубой материи, со всей силой детской веры размахивающих кадилами. Задыхаясь от гордости, они поднимали сосуды высоко над головками в венчиках, и за ними тянулся благовонный туман, выстилавший дорогу для главного сокровища. Для самого алтарного покрова. Покров из Больсены виднелся за стеклом золотой раки, которую несли высоко над толпой, как подтверждение чуда или, скорее, трофей победы, и толпа замерла в восхищении. Последним, под балдахином, в окружении священников, шаркая по мостовой старческими ногами, прошел епископ, маленький и хрупкий, удерживавший ковчег ostensorio в складках пурпурного одеяния, и тут снова прогремел гром, а хор с органом соперничали с ним, и казалось, все звуки нисходят с небес. Мелодия звучала фортиссимо, возносясь до крещендо, а потом сквозь тучи прорвалось солнце, раненой чайкой вскрикнул ветер, и хлынул дождь, но никто не побежал. Никто не бросился под крышу. Люди только откидывали головы, подставляя лица под благословение льющихся с небес капель.