Фотокамера - Гюнтер Грасс Страница 33

Где же Ромашка ее достала?

Ну уж не в обычном зоомагазине, где продают хомячков, певчих птичек, золотых рыбок или морских свинок наподобие тех, что были у Лары, или даже белых мышей, но только не…

Ромашка сказала, что купила крысу у гессенского любителя змей, который заодно разводил крыс в качестве корма для своих питомцев.

Оставалось только решить проблему доставки.

Короче, крыса, мирно сидевшая в клетке, вновь побудила Старика к писанию. Закончился перерыв и томительные раздумья.

А наша Марихен, подхватив свою «Агфу», тут же отправилась на поиски мотивов.

Но Паульхен, которому, как и прежде, позволялось бывать в темной комнате, ни словечком не проговорился о том, что на снимках Старушенции вместо одной нашей крысы обнаруживались при проявке полчища крыс.

Так распорядился папа: абсолютный запрет на распространение любой информации. Но теперь можно сказать: на всех отпечатках — а их было колоссальное множество — появлялись целые крысиные племена и даже существа, как из фильма ужасов: полулюди-полукрысы…

…Старик рисовал их, вырезал на медных досках: как они бегали, зарывались в землю, стояли на задних лапках; крыс становилось все больше, а потом из них получились полукрысы и полулюди — и все это появилось в новой книге, опять-таки толстой…

…но говорить о странных крысах до поры до времени не разрешалось…

«Это тайна!» — сказал Паульхен.

Однако в книге речь шла не только о крысах. Мария сняла для книги старый эвер, который рабочие с верфи притащили в деревню для ремонта. Совсем развалюху. Ему давно пора было на переплавку.

Но на отпечатанных фотографиях плоскодонный одномачтовый эвер выглядел — как шепнул мне Паульхен — совсем новеньким; с четырьмя женщинами на борту он шастал по Балтике, до самого Узедома, всюду, где водились медузы, которые даже умели петь…

Одна из женщин экипажа была похожа на Ромашку; она, ясное дело, являлась капитаном эвера. В другой можно было узнать мать Тадделя. А третья и четвертая — уверен, Лена и Нана, — имели очевидное сходство с вашими мамами. Одна из них — уж не помню кто — отвечала за технику, другая изучала медуз, потому что…

Если я правильно понял, речь идет об экипаже эвера, который получился на снимках Старой Марии…

Повторяю, Паульхен: экипаж состоял из женщин, с которыми наш папа жил раньше или живет до сих пор…

…и среди них — наша мама!

Невероятно. Моя мама на корабле под началом у вашей Ромашки?

Б папиной крысиной книге можно прочесть, как трагически завершилась история человечества, когда четверка женщин в праздничных нарядах и украшениях собралась опуститься на дно морское, чтобы посетить легендарный город Винету, последнее пристанище…

А я ничего про это не знал. Ни про крысу под рождественской елкой. Ни про четырех папиных женщин на корабле, или, по-вашему, эвере. Был далеко. Походил в учениках у швейцарского фермера, закончил агротехническое училище в Целле, сам занялся молочным хозяйством на собственной экологической ферме в Нижней Саксонии, по-своему увлекся политикой, но даже не подозревал, что у вас творится — крысы и прочее. Ты, Жорж, тоже ни словечком не обмолвился о крысах, о том, что при клонировании из них получались крысочеловеки… А ведь после учебы в Кёльне ты сам переехал в те места, где жил отец с Ромашкой и тремя пацанами…

Пойми, Старшой! Так получилось, что после учебы в радио-телевизионной компании на работу меня не взяли. Компания заморозила прием новых кадров.

Ничего не попишешь, факт. Некоторое время болтался без дела. Тут отец предложил переехать в деревню. «Это пойдет на пользу твоему младшему брату, — написал он. — Ты нужен Тадделю». Отец снова купил дом, на сей раз бывшее крестьянское подворье в Кремпермарше, поэтому я подумал, что не худо сменить обстановку, и перебрался в деревню Эльскоп, что на другом берегу Штёра, стал там, вроде моего Старшого, настоящим селянином. Перед бывшим крестьянским домом рос лесной бук. Вокруг пустовали старые хлева и сараи. У нас образовалась коммуна. Командовала женщина, всегда знавшая, что и как надо делать. Для меня коммуна почти заменила семью, которой у меня давно не было. Иногда я перебирался паромом на другой берег Штёра, чтобы проведать вас, навещал не только тебя, Таддель, но и заходил в отцовскую мастерскую посмотреть на крысу в клетке. Ясное дело, заглядывал и к Марии, которая казалась мне маленькой, подурневшей, сморщенной. По-моему, она мне радовалась, говорила: «Вот, Жорж, ты совсем уже вырос». Я носил тогда волосы до плеч, и она сфотографировала меня вместе с крысой. Процентов на девяносто восемь уверен, что это была фотокамера «Прайс-бокс» тридцать второго года за четыре рейхсмарки… А крыса была коричневая, не белая, каких разводят для лабраторий. Я догадывался, что из этого получится. Мы к таким штукам привыкли с самого детства — верно, Старшой? Хотя никто нам ничего толком не объяснял.

Мне тоже ничего не объяснили, когда я приехала погостить. Я тогда ушла от мастера, который жил у Доберсдорфского озера, потому что мастер требовал, чтобы у учеников не было никаких секретов. По утрам, когда все садились за стол завтракать, он заставлял меня читать вслух мой дневник. Я отказывалась, но никому не пожаловалась — ни Ромашке, ни папе, а просто уехала в Каппельн на Шлее, где нашла другого мастера и нормально доучилась. Даже подыскала себе работу в захолустном гессенском местечке, но там гончарное производство было слишком уж фабрично-серийным… Выпускался только массовый ассортимент, поэтому я вернулась в Берлин, а при переезде сразу же влюбилась в студента, который помогал перевозить мебель. Не люблю вспоминать эту историю. Может, позднее расскажу ее детям, если им будет интересно: поначалу семейная жизнь шла весело, потом все разладилось — нет, Лена, я правда не люблю вспоминать об этом; потом я снова вышла замуж, жизнь устроилась. А про крысу и про то, что затевал с ней папа, я почти ничего не знала, так как папа об этом ни словом не обмолвился, когда приезжал навестить меня во Фриденау. Теперь в доме из клинкерного кирпича жила супружеская пара, с которой папа выпускал журнал, ратовавший за социализм, но за настоящий, демократический. В городе я общалась с коллегами по гончарному делу, а иногда с младшими сестренками…

Ах, до чего было замечательно, когда Лара навещала меня. Ведь я была еще ребенком и восхищалась тобой, когда ты продавала на рынке Фриденау свои гончарные изделия, хотя мама и считала, что цена у них занижена. О том, что происходило в деревне, я толком не ведала. А про крысу знала лишь то, что папа втайне давно хотел получить ее в подарок и говорил мне… Однако про корабль с женщинами, с которыми он раньше жил или живет до сих пор, как с Ромашкой, я даже не догадывалась.

Не ты одна, Нана, мы все оставались в неведении…

Даже Старая Мария помалкивала.

Он вечно все держит в тайне.

Никто не знает, что у него в голове творится…

Не городите ерунды! Ведь он сам говорит, когда его спрашивают: «Кто ищет, найдет меня спрятанным в написанных фразах, коротких и длинных…»