Террор любовью - Виктория Токарева Страница 33

Из учительской с журналом в руке шла Маша Архангельская. Ее лицо светилось. Она двигалась как во сне – на два сантиметра от пола. Это счастье несло ее по воздуху.

Как она умела сливаться со своим состоянием. Дюк видел ее несчастной из несчастных. А теперь – самой счастливой из людей. А поскольку Виталька – гарантное несчастье, то она скоро вернется в прежнее состояние, и мелкие слезки снова посыплются по ее лицу, брови опять станут красными, а лоб в нервных точках.

Она будет перемещаться из счастья в горе и обратно. Может быть, это и есть любовь? Может быть, лучше горькое счастье, чем серая, унылая жизнь…

Маша заметила Дюка, сидящего на корточках.

– Что с тобой? – нежно спросила она, как бы пролила на него немножечко переполняющей ее нежности.

– Ничего, – ответил Дюк.

Ему не нужна была нежность, предназначенная другому.

– Полкило пошехонского сыру, полкило масла и двадцать пачек шестипроцентного молока, – перечислил Дюк.

Продавщица – пожилая и медлительная – посчитала на счетах и сказала:

– Восемь рублей девять копеек.

– А можно я вам заплачу? – спросил Дюк и протянул деньги.

– В кассу, – переадресовала продавщица.

Работала только одна касса, и вдоль магазина текла очередь, как река с изгибами и излучинами и ответвленными ручейками.

– Долго стоять, – поделился Дюк и установил с продавщицей контакт глазами. В его глазах можно было прочитать: хоть вы и старая, как каракатица, однако очень милая и небось устали и хотите домой.

Когда на человека с добром смотришь и нормально с ним разговариваешь, не выпячивая себя, не качая прав, то легко исполняется все задуманное, и не обязательно для этого быть талисманом. Добро порождает добро. Так же, как зло высекает зло.

Продавщица посмотрела на тощенького, нежизнеспособного с виду мальчика, потом обежала глазами очередь в кассу. Совместила одно с другим – мальчика с очередью. И сказала:

– Ну ладно. Только без сдачи.

Дюк положил на прилавок восемь рублей двумя бумажками и десять копеек. Продавщица смела деньги в ладонь. Из ладони – в большой белый оттопыренный карман на ее халате. И перевела глаза на следующего покупателя. На усохшую, как сучок, старуху.

– Пятьдесят семь копеек. Без сдачи, – сказала старуха и положила деньги на прилавок. – Пакет сливок и творожный сырок.

Когда Дюк выходил из магазина, волоча в растопыренной авоське двадцать треугольных маленьких пирамид, торговля в молочном отделе шла по новому принципу, минуя кассу, в обход учета и контроля. Хорошо это или плохо, Дюк не задумывался. Наверное, кому-то хорошо, а кому-то плохо.

В дверях он столкнулся с Ларискиной мамой, соседкой тетей Зиной – той самой, у которой он не хотел бы родиться.

– Куда это ты столько молока тащишь? – удивилась тетя Зина.

– А мы из него домашний творог делаем, – объяснил Дюк. – Мама утром только творог может есть.

– Молодец, – похвалила тетя Зина. – Маме помогаешь. Бывают же такие дети. А моя только «дай» да «дай». Сейчас магнитофон требует. «Соню». А где я ей возьму?

Дюк не ответил. Нижняя пачка треснула под давлением верхних девятнадцати, и из нее такой беспрерывной струйкой потекло молоко, омывая правый башмак. Дюк отвел руку с авоськой подальше от джинсов, струйка текла на безопасном расстоянии, но держать тяжесть в отведенной руке было неудобно.

– Саша, говорят, что ты… это… забыла слово. Ну, навроде золотой рыбки.

– Кто говорит? – заинтересовался Дюк.

Путь распространения славы был для него небезразличен.

– В школе говорят.

Дюк догадался, что Виталька сказал Маше. Ма-ша – Лариске. Лариска – тете Зине. А той только скажи. Разнесет теперь по всей стране. В «Вечерке» напечатает, как объявление.

Дюку льстило, что его имя муссировали в кругах, где лучшие мальчики катаются на катке с лучшими девочками, под музыку, скрестив руки перед собой.

– Ко мне знакомые приехали из Прибалтики, – сообщила тетя Зина почему-то жалостливым голосом. – Мы у них летом дачу снимаем. Они хотят финскую мебель купить, «Тауэр». А достать не могут.

– Английскую, – поправил Дюк.

– Почему английскую? – удивилась тетя Зина.

– Тауэр – это английская тюрьма. Там королева Елизавета Стюарт сидела.

– А ты откуда знаешь?

– Это все знают.

– Может быть, – согласилась тетя Зина. – Там стенка в металлических решетках.

– А зачем тюремные решетки в квартиру покупать? – стал отговаривать Дюк.

– Помоги им, Саша. А? Я обещала. Лариска говорит, что ты благородный.

Дюк не знал про себя – благородный он или нет. Но раз Лариска говорит, со стороны виднее.

Согласиться и пообещать было заманчиво, но рискованно. Вряд ли директора мебельного магазина может устроить пояс с пряжкой «Рэнглер». Да и пояса нет. Сказать тете Зине: «Нет, не могу», – сильно сократить радиус славы. А слава – единственный верный и самый короткий путь к Маше Архангельской. Когда она убедится, что Виталька – гарантное несчастье, а Дюк – благородный и выдающийся, то неизвестно, как повернется дело.

– Они бы сунули, – доверительно шепнула тетя Зина. – Но говорят: мы не знаем, кому надо дать и сколько. Они очень порядочные люди, Саша. Интеллигентные. Садом пользоваться разрешают. Огородом. Мы у них смородину рвали. Укроп.

Струйка из пакета иссякла и теперь капала редкими каплями. Дюк вернул руку в прежнее состояние.

– Я попробую, – сказал он. – Но не обещаю.

Операцию «Тауэр – Талисман» следовало подготовить заранее.

Кабинет директора располагался в глубине магазина, рядом с мебельным складом.

Директор салона мебели сидел за своим столом, сгорбившись, приоткрыв рот, и походил на ежика, который хотел пить. Жесткие волосы стояли на голове торчком, как иголки. Не хватало только иголок на спине. Его голова составляла треть туловища и переходила в него сразу, без шеи. Ручки были короткие, как лапки, и лежали на столе навстречу друг другу.

– Здравствуйте, – поздоровался Дюк, входя.

Ежик что-то вякнул безо всякого вдохновения. Длинное слово «здравствуйте» ему произносить не хотелось. Да и некому особенно. Подумаешь, мальчик пришел. Заблудился, должно быть. Маму потерял.

Дюк стоял в нерешительности и молчал.

– Чего тебе? – спросил Ежик. Говорил он через силу, как будто его немножко придушили и держали за горло.

– Гарнитур «Тауэр», – отозвался Дюк.

– Импорта сейчас нет… А кому надо?

– Знакомым.

– Чьим? – Директора, видимо, беспокоило: не явился ли Дюк гонцом от важного лица.