t - Виктор Пелевин Страница 33

Реальность состояла из двух противоположных сил.

Первой был ветер, ровный и неизменный. Он старался подхватить Т. и унести вверх. В нём была прохлада, и он вселял надежду.

Другой силой была тяжесть, похожая на усталое согласие чего-то огромного и древнего с самим собой. Она была горячей и обессиливающей, и тянула Т. вниз.

В точке, где находился Т., обе силы уравновешивали друг друга с аптекарской точностью.

Сначала осознание этой странной полярности и было единственной мыслью. Потом на неё стали накладываться другие. Мыслей становилось всё больше, и вскоре они перестали быть заметными — вернее, то, что замечало их, исчезло под их потоком и стало незаметным само.

«Это, конечно, не физический ветер и тяжесть, потому что у меня нет тела. У меня, собственно, нет вообще никакой оболочки. Нет даже имени, самого тонкого тела из всех возможных. Имена, которые я носил — не мои, теперь это очевидно. Во мне вообще нет ничего такого, чему можно дать имя. Но кто сейчас об этом думает?»

Ответа не было.

«И ветер, и тяжесть, несомненно, реальны, потому что я их чувствую. Значит, к чему-то эти силы приложены. Допустим, это и есть я, граф Т… Вроде логично. Но откуда берутся эти ветер и тяжесть? Могу я увидеть их источник?»

Оказалось, что источник уже заметен. Им было сгущение мрака впереди.

Однако там был не просто мрак.

Чем дольше Т. вглядывался в него, тем больше различал деталей. Сначала он видел просто шар интенсивной черноты, каким-то образом заметный на таком же тёмном фоне. Затем стало казаться, что в черноте есть нечто белёсое, а потом в этой белёсости начали проступать розоватые желтоватости, которые постепенно слились в черты огромного человеческого лица. Появились глаза, потом нос, рот — и Т. понял, что видит Ариэля.

Лицо его, однако, выглядело непривычно. Правый глаз превратился в узкую щёлочку (Т. решил, что так могло приключиться от ячменя). Нос был припухшим (возможно, насморк, подумал Т.). Но безобразно раздувшаяся нижняя губа несла на себе отчётливые и позорные следы насилия, которые уже совсем никак нельзя было объяснить естественными причинами: на ней чернел пунктир засохших ранок, оставленных, несомненно, зубами после столкновения с твёрдым и быстро движущимся предметом наподобие кулака.

Дальше в восприятии Т. произошла своего рода цепная реакция — как только подтвердилось, что лицо Ариэля несёт на себе следы побоев, оно утратило мистическое величие космического объекта, и даже окружающая его чернота пожухла и выцвела; за несколько мгновений видение оплотнилось, и все мелкие детали, вплоть до пор на нездоровой коже, стали чётко различимы. Глаза Ариэля повернулись, и Т. понял — демиург тоже его видит.

Некоторое время они молча глядели друг на друга.

— Что случилось? — спросил Т.

Было непонятно, как и чем он говорит, но вопрос удалось задать с обычной лёгкостью.

— Со мной? — нехорошо ухмыльнулся Ариэль. — Или с вами?

— С вами, — сказал Т. вежливо. — Я вижу, произошло несчастье.

Ариэль моргнул, и его глаза мокро заблестели. Т. стало любопытно, что произойдёт со слезами демиурга: сорвутся ли они с ресниц и полетят в пространство или же покатятся по щекам? Но Ариэль уже справился с собой, и его распухшие губы раздвинулись в болезненное подобие улыбки.

— Пантелеймон отказал, — сообщил он.

— Я уже догадался, — ответил Т.

— Причём мало того, что отказал. Он отказал в крайне оскорбительной для южного человека форме. Я ведь вам уже говорил, наш кризисный менеджер Сулейман, несмотря на всю свою лондонскую полировку, всё-таки южный человек, а для них вторая сигнальная система — довольно свежая инсталляция, и часто вызывает неконтролируемые эмоции.

— Вторая сигнальная система? — спросил Т. — Что это такое?

— Система условных рефлексов, связанных со словами. В отличие от первой сигнальной системы, связанной с реакциями организма на жар, холод и так далее. Вот скажите, какие ассоциации вызывает у вас слово «козлопетух»?

— Что-то семинарское, — ответил Т. — На подобных примерах в семинарии объясняют тщету человеческого разумения. Мол, человек даже в уме своём не может сотворить ничего нового, а в состоянии только соединять элементы уже созданного Господом. Классический пример — это крылатый бык. Видимо, козлопетух из того же ряда.

— Логично, — сказал Ариэль. — Раз архимандрит, значит, семинарское. А у зверьков ассоциации совсем другие. Сулейман, как этот семинарский термин услышал, забыл все свои европейские понты и дал команду мочить их бизнес ниже пояса. Как он выразился, «пиздячить на самом фундаментальном уровне». Прислал своего интеллектуала, как и обещал — нормальный такой пацан оказался, тёртый. Посидели мы вечерок, подумали, где у них фундаментальный уровень, да и начали, перекрестясь…

— Угу, — отозвался Т., — я видел.

— Про гермафродита мне не особо нравится, это чечен вставил. Зато дальше такое заколбасили, что Дэн Браун нервно сосёт в углу. Грааль, по нашей версии, это мумия Иисуса Христа, примотанная истлевшими бинтами к кресту в специальной синагоге под Ватиканом. С помощью Грааля масоны из мирового правительства управляют ходом истории. Поэтому они мусульман и ненавидят, что на них излучение не действует. А закончить мы хотели тем, что принудительная религия современного белого человечества — это культ мёртвых евреев, разные ответвления которого охватывают и тёмную народную массу, и вольнолюбивую либеральную общественность. Чечен последнюю фразу даже придумал — «это нужно не мёртвым, это нужно живым».

— Что вы такое говорите, — сказал Т., — право, даже страшно делается.

— Да вы не пугайтесь, — хмыкнул Ариэль. — До этого не дошло.

— А что случилось?

— Сулейман, значит, вывесил в Сети пару отрывков — про баржу и гермафродита. Чтоб у Пантелеймона в конторе поняли, что он не шутит. Дальше как обычно — проплатили флеху, всплыли в топ. А как всплыли, Сеть стала обсуждать. Обсуждали, правда, в основном то, почему попы котёнка убили, если у ихнего гермафродита кошачья голова — это я, дурак, недоглядел второпях. Ну и про авраамические религии заспорили, со взаимными нападками. А такие базары отслеживают. В общем, за полчаса дошло до силовых чекистов — вместе с инфой, кто это в топ поднял. Стали они смотреть, какая у Сулеймана крыша, и вдруг видят, что это они сами и есть. Главный у силовых теперь стал генерал Шмыга. Жуткий человек, его реально все боятся. Монстр. Каждое воскресенье летает на Эльбрус — охотится с вертолёта на снежного леопарда. Охрана ставит на склон «макбук эйр» с мак ос десять-шесть, [1]а он его из снайперской винтовки коцает. И ни одна зелёная шавка гавкнуть не может. А у либеральных главный полковник Уркинс.