10 минут 38 секунд в этом странном мире - Элиф Шафак Страница 33

– Ее так зовут? Почему вы ее так называете?

Он окинул Лейлу взглядом с головы до ног.

– Потому что она беспокойная, вот почему. Она спешит жить. А еще она жизнерадостная – жадно закусывает кислым или горьким, опрокидывая рюмки с текилой. Я сама ее так назвала.

Мужчина невесело рассмеялся:

– Тогда она прекрасно подойдет мне.

Наверху, в той же самой комнате, где всего несколько минут назад она рассматривала идеальную фигуру Софи Лорен в белом кружевном платье, Лейла сняла с себя одежду. Цветастую юбку и топик от бикини – розовую штуковину в рюшках, которую она ненавидела. Потом стянула чулки, но бархатные тапочки снимать не стала, словно в них она чувствовала себя безопаснее.

– Как ты думаешь, эта сучка следит за нами? – тихо пробормотал мужчина.

– Что? – Лейла удивленно посмотрела на него.

– Хозяйка снизу. Она наверняка следит за нами.

– Разумеется, нет.

– Посмотри, вон! – Он указал на щель в стене. – Видишь ее глаз? Видишь, как он двигается? Дьяволица!

– Там ничего нет.

Он прищурился – его взгляд заволокли ненависть и злость.

– Ты работаешь на нее, с чего я должен тебе верить? Ты служанка дьявола.

Внезапно Лейле стало страшно. Она сделала шаг назад, откуда-то из живота поднималась дурнота. Лейла понимала, что в этой комнате она осталась один на один с душевнобольным человеком.

– Шпионы следят за нами.

– Поверь, тут никого нет, – успокаивающим тоном произнесла Лейла.

– Заткнись! Глупая сучка, ты ничего не знаешь! – проревел он, а потом снова понизил голос: – Наш разговор записывают. Они повсюду развесили камеры.

Он принялся постукивать по своим карманам, а речь его превратилась в неразличимое бормотание. Он вынул небольшой пузырек. Когда мужчина вытащил пробку, она прозвучала словно сдерживаемый стон.

Лейла испугалась. В замешательстве она двинулась к нему, чтобы разглядеть содержимое бутылки, а потом передумала и попятилась назад, в сторону двери. Если бы не изящные тапочки, которые она так обожала, ей бы удалось сбежать быстрее. Она споткнулась, потеряла равновесие, и жидкость, которой он плеснул на нее всего секунду назад, угодила в спину.

Серная кислота. Он собирался вылить остаток ей в лицо, но Лейле удалось выскочить в коридор, пусть даже кислота сжигала ее плоть. Боль была ни с чем не сравнимая. Не в силах дышать, она прислонилась к стене, точно брошенная швабра. Голова кружилась, но все равно она из последних сил потащилась в сторону лестницы и там вцепилась в перила, чтобы не упасть. Когда наконец у нее получилось издать звук, яростный и одичалый, ее голос словно надломился, оглашая все комнаты борделя.

Там, куда пролилась серная кислота, на полу осталась дыра. После того как ее выпустили из больницы – рана так никогда и не зажила полностью, – Лейла часто посиживала возле этой дырки. Она водила пальцем по ее краям, ощупывая неопределенную форму и неровные границы, словно у них был какой-то общий секрет – у нее и половицы. Если долго смотреть на темную дырку, она начинает кружиться, словно вихрики на поверхности кофе с кардамоном. Это как тогда, когда ребенком она видела движущегося оленя на ковре, теперь она видела вращения кислотной дырки.

– Он мог бы попасть тебе в лицо, – сказала Гадкая Ма. – Ты в рубашке родилась.

Клиенты соглашались с этим мнением. Они говорили, мол, Лейле страшно повезло, что не пришлось прекратить работу из-за увечья. Теперь ее популярность увеличилась – спрос на нее значительно возрос. Она была проституткой с историей, и, похоже, мужчинам это нравилось.

После этого нападения количество полицейских на улице борделей возросло – примерно на две недели. Всю весну 1966 года насилие лишь усиливалось во всех уголках города: сталкивались политические группировки, кровь смывалась кровью, студентов убивали в университетских кампусах, плакаты на улицах становились все яростнее, их тон – более настойчивым, и вскоре дополнительных полицейских перевели куда-то еще.

Довольно долго после этого нападения Лейла изо всех сил старалась избегать других женщин, бо́льшая часть которых была старше. Они постоянно раздражали ее своими колючими словами и сардоническим юмором. Она давала сдачи, когда это было необходимо, обычно же предпочитала помалкивать. На этой улице женщины частенько страдали депрессией, разрушавшей их души так же, как огонь – древесину. Хотя никто никогда не употреблял этого слова. «Убогая» – так они говорили. Не о себе, а обо всем остальном. «Еда убогая. Сумма убогая. Ноги болят, это убогие туфли».

Только с одной женщиной Лейла любила поговорить. С арабкой неопределенного возраста, такой коротышкой, что ей приходилось покупать одежду в детских отделах. Ее звали Зейнаб-122, в зависимости от настроения она писала свое имя как Зайнаб, Зейнаб, Зайнеб, Зейнеп. Она заявляла, что способна написать свое имя 122 различными способами. Еще это число имело отношение к ее росту – ровно 122 сантиметра. Гном, Пигмей или Мальчик-с-пальчик – ее называли так или еще хуже. Она настолько устала оттого, что на нее глазеют и втайне – а то и открыто – задаются вопросом, какого же она роста, что в качестве вызова она добавила это число к своему имени. Ее предплечья были непропорциональны по отношению к телу, пальцы – пухлыми и очень короткими, а шеи почти не было. Широкий лоб, заячья губа и широко расставленные умные шиферно-серые глаза – вот самые заметные черты ее лица. Она бегло говорила по-турецки, но с гортанным акцентом, который выдавал ее происхождение.

Мытье полов, оттирание туалетов, уборка комнат пылесосом – Зейнаб-122 много работала, даже просто помогая проституткам в их нуждах. Все это было для нее нелегко, потому что у Зейнаб были не просто слишком короткие конечности, а еще и искривление позвоночника, из-за которого ей было тяжело даже подолгу стоять.

В свободное время Зейнаб-122 предсказывала судьбу, но лишь тем, кто ей нравился. Дважды в день она бессменно заваривала кофе для Лейлы. После того как та его выпивала, Зейнаб-122 разглядывала осадок на дне чашки, предпочитая говорить не о прошлом и не о будущем – только о настоящем. Она предсказывала лишь то, что произойдет в течение недели, в крайнем случае в течение нескольких месяцев. Однако как-то раз Зейнаб-122 нарушила собственное правило.

– Сегодня в твоей чашке полно сюрпризов. Я никогда не видела ничего подобного.

Они сидели на кровати бок о бок. На улице где-то в отдалении играла задорная мелодия, напомнившая Лейле о грузовичках с мороженым из ее детства.

– Смотри, орел сидит высоко на горе, – сказала Зейнаб-122, поворачивая чашку. – Вокруг его головы нимб. Хороший знак. А вон там ворон.

– И это плохой знак?

– Не обязательно. Это признак конфликта. – Зейнаб-122 еще раз повернула чашку. – Ах, боже мой! Ты должна взглянуть на это!

Лейла с любопытством подалась вперед и, прищурившись, начала разглядывать содержимое чашки. Но обнаружила лишь беспорядок из коричневых пятен.