Девять месяцев, или "Комедия женских положений" - Татьяна Соломатина Страница 33

Григорий Эдуардович Пригожий – скромный добрый незаметный доктор ранне-средних лет. Добросовестный, исполнительный, звёзд с неба не хватающий. Потому что не хватает их, звёзд, на всех. Не сплетник, не зануда. Хороший безынициативный врач средней руки. Жена, ребёнок-лоботряс. Доделывал всё, что не доделала Алла Абрамовна. Оперативными техниками не слишком высокопилотной сложности вполне владеющий. Если «ничейная» во время его редких дежурств поступала, мог и прооперировать, не вопрос. Если у ответственного не было возражений. А у ответственного, как правило, возражений не было, если были свои блатные. Если не было – извини, Гриша, в этом лесу мои шишки.

Врачебный состав второго этажа:

Светлана Степановна Шевченко — о характере уже немало сказано, так что читателю ясно, что была ординатор Шевченко честолюбива. И даже корыстолюбива. Врачом – для молодого – была неплохим. Везде совала свой нос, в хорошем смысле. Много читала, подглядывала за тактиками, стратегиями и методиками старших товарищей. Так что автор будет справедлив – она неплохо справлялась. Держала второй этаж – впрочем, куда менее проблемный, чем первый, в железном кулаке, и её каркающий голос весь день разносился тут и там. К пациенткам была беспощадна – могла и наорать, и по-доброму пожурить (в зависимости от того, оспасибят чем-нибудь – лучше деньгами – лечащего врача при выписке или нет, – а нюх у неё на это был врождённый, уж не знаю, какому такому органу благодаря).

Алла Владимировна Степанова – красивая девушка в поисках любви. Врач – по знаниям медицинской науки примерно такой же, как Черепаха Тортилла по отношению к осциллографу. Даже написанию историй болезни обучалась крайне замедленными темпами. Хотя во всём остальном не проявляла столь торжествующего слабоумия. Находилась под железной пятой Светланы Степановны, что последнюю, надо сказать, более чем устраивало. Пока Алла Владимировна извилиной шевелит, какими буквами и с какой стороны куда записать: «Общее состояние удовлетворительное, жалоб во время обхода не предъявляет...», Светлана Степановна уже полтинники со стольниками посшибает со всего этажа на «электрика, сантехника и стиральный порошок», в карман положит – и довольна.

Старшим ординатором, напомню, по двум этажам гоняла Софья Константиновна. И заведовал всем этим ныне покинувший своё отделение Пётр Валентинович.

Многочисленные Серёжки, Оксаны, Ленки и Петьки, которые на самом деле Сергеи Владимировичи, Оксаны Георгиевны, Елены Николаевны и Петры Фёдоровичи – дежуранты обсервационного отделения, тоже трудились на сих нивах и были плюс-минус умные, плюс-минус хорошие, плюс-минус добрые, а оперативная техника самая лучшая была у Оксаны Георгиевны, потому что учил её, как и Соню, всё тот же подлючий Романец.

Так же как и в любое отделение любого лечебного учреждения любого города, сюда укладывали своих женщин, принимали роды и оперировали – начмед, главный врач, профессора и редкие доценты. Ассистентов, аспирантов и «прочую шушеру» здесь терпеть не могли куда больше, чем тех же врачей-интернов. В каждой специальности своя кастовость, и чёрт ногу сломит её разбирать даже изнутри, куда уж там объяснять стороннему наблюдателю.

Акушерки родзала, акушерки этажей, санитарки и буфетчицы подчинялись старшей акушерке отделения, но заведующего (равно как и исполняющего обязанности) обязаны были слушаться, само собой.

Шла-шла Соня, ещё не до конца понимая, чем ей грозит её новое временное назначение и как с этим быть, принимать или самоотвод? Романец вопил, что дело решённое, а её номер восемь. Да и что Глеб скажет на этот предмет? Может, зря она переживает, а? И новая метла приметётся гораздо раньше, чем его (её?) ожидают. Что тут такого может случиться? Всё Петром Валентиновичем отлажено, хотя если вспомнить, чем он иногда занимался... Ох, лучше не вспоминать! Бумажная работа ей отлично знакома. Лечебная – почаще Романца на обходы звать, и где малейшие сомнения, тоже милости просим на консультацию. Вместе с главным врачом. И профессором. Да-да, пусть скопом ходят и везде подписи ставят, чтобы если что – все вместе на цугундер баланду хлебать... Ага, сейчас, разбежался Романец. Вернее, ты, Сонюшка, будешь за Романцом весь день бегать, пока какая-нибудь баба, поступившая с отслойкой и выраженным кровотечением, копыта будет склеи... Нет! Не думай! Ни о чём не думай! Романец всегда будет на месте. Прибегать будет по первому зову. Никакого зова не понадобится, помимо стандартно-отработанных алгоритмов обхода с начмедом! Ага... Раз в две недели. А вот прямо сейчас тебе – отслойку, отслойку! А Романец уехал в горздрав. Или в министерство. Главный врач вечно где-то катается. Начмеда нет. У заведующего отделением патологии острое расстройство желудка, у заведующего родильно-операционным блоком и физиологией – глисты и панкреатит. Ответственный дежурный врач де-юре с шестнадцати ноль-ноль – и ешьте, Софья Константиновна, свою отслойку самостоятельно. А не справитесь или, там, решение неверное примете – мы с вас спросим по всей строгости Уголовно-процессуального кодекса! За несоответствие занимаемой должности, за преступную халатность и – более того! – злой умысел и сговор... Что ты несёшь, какой сговор? Что сказать Глебу, который и так недоволен тем, что мы мало времени проводим вместе?

– Софья Константиновна! – ей навстречу неслась взбудораженная старшая акушерка того самого отделения, которое завтра временно возглавит она, Соня. Вот не было печали!

– Люба, что ты вопишь, как на пожаре?! Напугала... Что случилось?

– Не на пожаре, Софья Константиновна, а на потопе. Причём, извини, Соня, на говнопотопе.

– Ну так сантехника вызывай, если говно... Тьфу ты!.. Если трубы прорвало.

– Ну так вызвала! Только у нас не трубы прорвало. У нас унитаз, простите, доктор, сорвало на хрен!

– Как это?..

– Каком кверху! Присела на него Терищева из пятой палаты, да не присела, а с ногами влезла, горный орёл, блин! А унитаз этот – уже почётный пенсионер, ровесник потерянной мною девственности!

– Терищева? В ней же сто тридцать кило! Вот идиотка... Сама-то она цела?

– Цела, цела. Что ей сделается? Она на слона сядет, раздавит и не заметит. Шлёпнулась и орёт. Санитарка прибежала, а унитаз – напополам!

– Терищеву в смотровую.

– А с унитазом-то что, Софья Константиновна?

– Любовь Петровна, а я-то здесь при чём, к унитазу?

– Ты, Сонь, – старшая акушерка отделения сочувственно прищурилась и снизила уровень децибелов с рабочего на человеческий, – теперь везде при чём. Я пошла к Романцу, спросила, чего и как и что теперь делать, учитывая, что Пётр Валентинович нас покинул, а нового заведующего несколько дней как нет, и мы вроде как обезглавлены. А он мне и говорит: «Любовь Петровна, распоряжением главного врача Софья Константиновна Заруцкая назначена исполняющей обязанности. Официально об этом будет объявлено завтра, но со всеми вашими говнами теперь к ней! Уже сегодня...» Вот, я к тебе. – Она вздохнула.

– Вот же ж!.. Угу, и посмотрим, как она справится! Козёл! – Соня обычно не позволяла себе подобных высказываний, но с Любой с самого начала у неё были хорошие отношения. Любовь Петровна относилась к тем редким людям, на чьи руки, плечи, сердце и душу всегда можно положиться. А что характер вредный, так у хороших людей частенько характеры не сахар. Потому что, ну, что такое сахар? Легко растворимые кристаллы. А хороший человек характером крепок, его растворить трудно.