Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман Страница 32

Клоны – генетически идентичные организмы. Процесс их получения искусственным путем – клонирование. Задолго до того, как английский эмбриолог Иен Уилмут продемонстрировал публике первый результат (овечка Долли, 1996), этот сюжет появился в литературе. Вспомним хотя бы немецких романтиков иенской школы (1796–1801) Новалиса, Людвига Тика и Вильгельма Ваккенродера с их излюбленным мотивом «вечного возвращения». При соответствующей технологии воспроизводства клонов даже безвременная смерть героя оказывается явлением временным. Сколько ни изничтожай его, он будет упрямо являться к своим убийцам вновь и вновь: количество клеток, из которых можно лабораторно вырастить новую живую особь, почти бесконечно, – будь то шотландская овечка или президент США в романе Бена Бовы «Человек умноженный» (The Multiple Man, 1974; там, правда, в итоге один из клонов решает уничтожать всех своих «генетических братьев», чтобы не делить власть).

Любопытно, что первое произведение под названием «Клон» – роман Кейт Вильгельм и Теодора Томаса (1965) – вообще не имеет никакого отношения к клонам и клонированию: этим словом была названа жуткая субстанция, которая зародилась в канализации и пожирала органику. Впрочем, и в наиболее известном массовом кино с этим словом в названии – фильме Джорджа Лукаса «Звездные войны. Эпизод II: Атака клонов» (Star Wars. Episode II. Attack of the clones, 2002) идея клонирования третьестепенна.

Куда более внятно она была оформлена Голливудом за два года до фильма Лукаса: имею в виду «Шестой день» (The 6th Day, 2000) Роджера Споттисвуда. Действие происходит в недалеком будущем, когда принят «Закон Шестого дня», запрещающий клонирование человека. Но его, как выясняется, можно обойти, и парочка нарушителей, которые давно выращивают Homo sapiens гроздьями, как гидропонные помидоры, хочет убрать свидетеля их деятельности – пилота Адама Гибсона (Арнольд Шварценеггер). Поначалу Адам относится к клонам – даже кошек и собак – с нездоровым предубеждением. Дескать, клонированные создания отличаются от обычных, как фальшивые елочные игрушки от настоящих: выглядят так же, но не радуют. Тем не менее в конце картины, когда герою приходится бороться за жизнь бок о бок со своим собственным клоном, приходит долгожданное понимание: люди как люди, пускай и из пробирки. И милосердие тоже стучится в их искусственные сердца…

Однако вернемся к литературной фантастике. Начиная с 70-х тема клонирования становится популярной, и к настоящему времени примеров уже так много, что все их не перечислишь (в этом списке, кстати, – вполне качественный советский роман Зиновия Юрьева «Человек под копирку», 1973 год). Так что ограничусь только двумя характерными примерами. Наверное, самые залихватские произведения про клонов – «Вдоводел» и «Вдоводел воскрешенный» (The Widowmaker, 1996, The Widowmaker Reborn, 1997), две первые книги цикла «Вдоводел» американца Майка Резника. Действие разворачивается в том далеком грядущем, когда изготовление зрелых клонов из материала заказчика чисто технически не составляет большого труда. Вселенная у Резника смахивает на Дикий Запад, лазерные шпалеры – на «кольты», персонажи – на ковбоев, центральный герой – на молодого Клинта Иствуда.

Жизнь космоковбоев, как всегда, стоит дешево, а золото по-прежнему в цене, как и во времена фронтира. Суперкиллер Джефферсон Найтхаук явлен читателям в двух ипостасях. Первая мерзнет в криогенной камере, дожидаясь, пока люди научатся лечить поразившую героя опасную болезнь. Ипостась номер два, выращенную на заказ, автор периодически отправляет исполнять опасные задания – дабы разжиться деньгами, необходимыми для дальнейшего сохранения Найтхаука-1 в холодильнике. (Цены на заморозку растут быстрее банковских процентов по вкладам.) Очередному клону приходится вылетать на большую космическую дорогу и с помощью боевого лазера зарабатывать на бессмертие… «Вдоводел» укладывается в рамки масскультовского мейнстрима. За рамки стандарта выведена лишь одна психологическая проблема, которой озабочен каждый генетический двойник Джефа Найтхаука в свободное от убийств время: кем ему юридически приходится тело в морозильнике? Папой или братом? Братом или папой? От прямого ответа политкорректный Резник тактично уходит. Клон его разберет кем.

А теперь – о самой муторной книге про клонов, романе «Не отпускай меня» (Never Let Me Go, 2005) англо-японского прозаика Кадзуо Исигуро. Поскольку автор – нобелевский лауреат, с него особый спрос. Главные герои романа – Кэти, Рут, Том и другие – мирно учатся в закрытой школе Хейлшем недалеко от Норфолка. Ссорятся, мирятся, крутят романы, пишут стихи, слушают музыку, мечтают о будущем и где-то на сотой странице мимоходом узнают, что они – не совсем люди. Они клоны. Будущего у них нет. Когда они достигнут приемлемых кондиций, их разберут на органы. Узнав эту страшную тайну о себе, большинство юных питомцев Хейлшема ведут себя со стоицизмом опытных самураев. Никто из персонажей не впадает в депрессию и не пытается сбежать – в отличие, например, от героев блокбастера «Остров» (The Island, 2005) Майкла Бэя. Никто не намерен покончить с собой или прибить оборотней-педагогов (притом, что Хейлшем не охраняют и острые предметы от воспитанников не прячут). Да, мол, неприятно, что тебя покромсают. Но раз уж так заведено, надо смириться…

Исигуро – опытный литературный геометр. К законам беллетристики он относится, как аристократ к дворецкому: с формальным уважением, но и с четким чувством дистанции. Будь Исигуро честным беллетристом, вроде того же Резника, ему бы пришлось потрудиться, выстраивая непротиворечивую реальность. Мир, где легально используются «запчасти» клонов, сильно бы отличался от теперешнего. Пришлось бы вносить уточнения (пусть лицемерные) в понятие Homo sapiens. Или уж, по крайней мере, для клонов была бы выработана хоть какая-то лживая идеология (подвига, самопожертвования а-ля камикадзе). Или, на худой конец, вранье тьюторов должно было стать непроницаемым и тотальным, а заведения типа Хейлшема должны были бы окружаться колючей проволокой, как Бухенвальд…

Ничего этого в книге нет. Персонажи ведут себя, как замороженные метафоры, подвешенные на ниточках авторского замысла. Герои не развиваются, а лишь переползают из одного возраста в другой, внутренне не меняясь. Повествование ведется от лица Кэти; оно течет неторопливо-монотонно, тринадцать ли героине или уже все тридцать. Конечно, совсем без конфликта нет романа. На периферии сюжета и ближе к финалу возникают водоворотики неприятных вопросов. Мол, есть ли душа у «небожьего» создания? А если есть, как измерить ее? И если наличие души проблематично, допустимо ли это создание резать? И что может помешать «небожьему» созданию воспротивиться желанию божьих созданий разрезать его во имя некоей цели? Однако Исигуро не делает попыток ответить ни на один из вопросов…

КЛФ (клубы любителей фантастики)

Неформальные объединения любителей фантастической литературы и кино в СССР возникли еще в 60-е годы ХХ века. Если в США фэндом изначально группировался вокруг журналов фантастики (см.), то в СССР первоначально «центром кристаллизации» КЛФ стали вузы и библиотеки. Так, один из старейших клубов в стране, саратовский (вначале безымянный, а позднее – «Отражение»), возник при университетской библиотеке в 1965 году. В Москве годом позже появился КЛФ МГУ. И если в провинции работа клубов поначалу вынужденно ограничивалась обсуждением книг, то у столичного КЛФ возможностей было больше: в МГУ устраивали встречи с фантастами и даже проводили соцопросы по проблемам чтения. (Об одном из них рассказывалось в сборнике «Фантастика-1967» – см. Фантастика. Именно тогда выяснилось, что вымышленный фантаст Н. Яковлев с романом «Долгие сумерки Марса» набрал больше читательских голосов, чем реальные сочинения А. Казанцева и В. Немцова.)