Темное дитя - Ольга Фикс Страница 32

Тёмкины глаза загораются.

– Да! Хочу с островов! А на островах какие принцессы?

– Ну, они такие – в набедренной повязке и с бусами, – коварно предполагаю я.

Такой наряд я и сама могу смастерить.

– И все?

– Конечно! Там же жарко.

У нас, кстати, тоже не холодно. Хотя на календаре только март, на улице третий день держится хамсин. Пыль, жара, духота. Небо, точно засыпанное рыжеватым песком.

Хамсин – по-арабски полтинник. То есть в году должно быть не больше пятидесяти таких дней. Логично, а то б все давно уж повымерли. Короче, начинаю загибать пальцы.

– А корона у меня будет?

– Конечно! Корона, само собой! Какая ж без короны принцесса? Корону я тебе куплю! Как раз к нам в лавку к празднику завезли! И бус навезли пластмассовых, каких хочешь! Придешь ко мне и сама выберешь.

Праздник начинается с вечера. В сумерках улицы Иерусалима начинают заполняться гномами, эльфами, принцессами. Храбрыми наполеоновскими солдатами, римскими легионерами, маккавеями, крестоносцами. Феями, драконами, лесными и сказочными зверями, а также самодвижущимися предметами.

Только что мимо нас прошествовали гигантский пакет молока – о ужас! – в обнимку с сосиской. Сзади их, пыхтя, догоняло бумажное ведерко с попкорном.

– Ребят, ну куда вы дернули-то? Подождите, мне ж трудно в этой штуке ноги переставлять!

Все пока что трезвые и серьезные. По обычаю, прежде чем веселиться, сперва принято прослушать историю Эстер. Поскольку без нее не было б вообще никакого праздника. Подвиг царицы заключается в том, что она когда-то без разрешения заговорила со своим мужем. Случилось чудо, и царь ее за это не убил. А мог бы, такие тогда были нравы.

Мы с Тёмой направляемся слушать к раву. Тёма – настоящая экзотическая принцесса. Она в черном спортивном трико и «травяной» юбочке, наспех сооруженной мной из зеленой скатерти с бахромой. Руки и ноги сестренки густо унизаны браслетами, на шее болтается не меньше дюжины ярких бус. На голове сверкает золотая корона. Все из лучшей в мире пластмассы, мэйд ин Чайна.

Для полной аутентичности Тёмина светлая кожа приобрела кофейный оттенок. Вместо льняных косичек из-под короны топорщатся черные кудряшки. Опять-таки никакого волшебства – просто парик и тональный крем.

Всю дорогу Тёма радостно приплясывала и веселилась, то и дело дергая меня за рукав, чтобы обратить внимание на какой-то особенно интересный костюм.

Я уныло плелась за ней в черной маске и с наскоро привязанным сзади полосатым хвостом. Хвост остался на память от разодранной Тёмкой в клочья когда-то любимой моей игрушки – Тигрика – и случайно, в последнюю минуту попался мне под руку.

– Соня, а ты кто? Кошка? Тогда, хочешь, я тебе сделаю кошачьи уши?

– Давай! – опрометчиво согласилась я. – Гулять так гулять!

И в то же мгновение почувствовала нестерпимый зуд. Уши сделались горячими и как бы распухли. Схватившись за них руками, я рванула к ближайшей витрине, испуганно вглядываясь в свое отражение. Мои родные маленькие, спрятанные обычно под волосами уши выступили наружу острыми кошачьими фунтиками и покрылись шерстью!

– Мама! Божечки! Тёмка, что ж ты натворила?! А это будет опять как раньше?!

– Конечно! Как только кончится праздник.

Тёма самодовольно оглядывает меня:

– Здорово! Тебе идет! Хочешь, я тебе еще и усы наколдую?

– Ой нет! Спасибо, не надо.

* * *

В квартире у рава собрались все свои. Не больше ста человек: семья, дети, внуки, правнуки, самые преданные ученики. Все расселись и обратились в слух. Даже дети на какое-то время притихли.

Но стоило упомянуть Амана, как в слушателей словно вселился бес. Все, независимо от возраста и общественного положения, дружно зашикали, затопали ногами и засвистали. Задудели в дуделки, затрещали в трещотки. Секунд тридцать в комнате был настоящий хаос. Затем все стихло, лица посерьезнели, и люди опять принялись слушать.

До следующего упоминания Амана.

По мере изложения Амановых злодеяний слушатели все больше входили в раж. Стулья под ними начали плясать, стекла в доме дребезжали, со стола дождем сыпалась посуда.

Но дошло до меня лишь тогда, когда в ответ на очередное упоминание злодея стул подо мной ощутимо подпрыгнул, а со стены слетела на пол картина.

– Тёмка, прекрати! – зашипела я, отыскивая сестренку в стайке сидящих на диване детей.

– А это не я! – ответила она громким шепотом, глядя на меня честными смеющимися глазами. Ребятишки рядом с Тёмой давились беззвучным хохотом. – Это дом! Дом топает на Амана!

Люди вокруг заулыбались, а рав молча погрозил Тёме пальцем.

* * *

Очередной виток пуримской активности начался с утра. Мы ходили раздавать шалахмонесы, а когда возвращались, находили привязанные к дверной ручке пакеты. Стоило войти, и кто-то сразу начинал барабанить в дверь. Соседи, покупатели из магазина, бесчисленные родственники и знакомые марокканца, ребята из Данькиной компании, какие-то старые друзья отца.

Разумеется, скоро моих заготовок стало не хватать, и я начала безжалостно курочить чужие подарки, компануя из них свои. «Если отсюда взять две шоколадки, оттуда горсть орехов и леденцов, еще добавить пару апельсинов, что принес Габи…»

В разгар моих размышлений в дверь опять постучали. На пороге в костюме пожарника стоял рыжий Эйтан и тетка в джинсовой юбке, с розовым париком:

– Здравствуйте, а Тёма выйдет? – выпалил Эйтан на одном дыхании.

– С праздником! Пурим самеах! – сказала тетка, обеими руками протягивая мне объемистый, тяжелый пакет. Мне ничего не оставалось, как всучить ей в ответ только что собранный жалкий сверточек. – Я мама Эйтана. Понимаете, он ни за что не хочет идти без Тёмы на адлояду. Отпустите ее с нами?

– Хочешь? – спросила я.

Сестренка радостно закивала.

– Но, Тёма, только ты там без фокусов! Будь хорошей девочкой, веди себя соответствующе!

– Ага! – От избытка чувств она прошлась вокруг заваленного подарками стола колесом.

Эйтан взирал на нее с восторгом.

Что ж, вполне соответствующее поведение для экзотической островной принцессы.

– А ты дашь мне с собой еще шалахмонесов? Я их буду раздавать по дороге.

Попросив Эйтана с мамой обождать, мы наскоро собрали еще несколько свертков, сложили их в большой пакет, и счастливая Тёмка умчалась праздновать.

Вернулась она ближе к вечеру в образе большой лохматой собаки с изящной корзиночкой в зубах.

– Тём, ну я же тебя просила!

Осторожно поставив на пол корзинку и снова сделавшись самой собой, Тёма заверила меня, что Эйтан с мамой ничего не видели, правда-правда! Она шла с ними в колонне до самой горы Герцля и всю дорогу была девочкой!