Серебряный меридиан - Флора Олломоуц Страница 32

Шел третий день, а Джон все не приходил. Мэри не могла встать сама после долгих родов, завершившихся в воскресную ночь появлением на свет двух крепких громкоголосых малышей. Мальчика и девочки. Ее мать, ее сестры и Анна, жена управляющего фермы, все время были рядом. Только муж даже не заглянул к ней. Мэри ждала, что Джон, как было после рождения их первых, но, к большому их горю, умерших вскоре дочерей, поспешит порадоваться долгожданным детям. Но сестры и мать вернулись без него. Мэри заметила, как изменились их лица. Да и вели себя они как-то странно, будто боялись лишний раз дотронуться до нее и детей и встретиться с ней взглядом. Они будто онемели от страха. На все ее расспросы, что произошло и почему Джон не идет, они только качали головами или отвечали невпопад. Утром плач детей разбудил ее. Она распеленала их и покормила, забыв обо всем, с умилением глядя в их сморщенные мордашки, радуясь и благодаря Господа за это счастье. Насытившись и даже не оторвавшись от материнской груди, сын и дочь крепко заснули. Мэри укладывала их поудобнее около себя, когда внизу послышался шум. Там Джон долго кричал на кого-то из домашних.

Она прислушивалась, но не могла разобрать, что происходит. Руки ее холодели, сердце колотилось у самых ключиц. Предчувствие беды, подгоняемое неизвестностью, расползалось в душе. Затем все содрогнулось. Это он, уходя, с силой хлопнул дверью. В доме воцарилась тягостная тишина. Наконец, вечером Мэри потребовала:

— Приведите его хоть силой! Детей крестить пора, или он забыл?

Мать перекрестилась и спустилась вниз. Только через час Джон вошел в комнату. Хмуро, с презрением он смотрел на нее и детей.

Это был другой Джон, не тот, что клялся быть с ней в горе и радости — добродушный балагур и дружелюбный шутник. В любви и радости они начинали свою жизнь. Только с детьми их настигла беда. Их первая дочь — Джоан — родилась шесть лет назад и прожила всего несколько месяцев. Через четыре года родилась Маргарет — нежная малышка и очень слабенькая. Ненадолго она пришла в их жизнь утешением. И ее не стало. С этого времени Джон заметно изменился. Он замкнулся. Замолчал. Смотрел на жену с подозрением. Стал раздражительным и придирчивым ко всему. Теперь их радость и горе оказались порознь.

За год до их свадьбы Джон был назначен одним из городских «дегустаторов», призванных удостоверять качество хлеба и эля, поставляемых в город. Со временем, однако, это доходное и почетное занятие уже не так, как прежде, радовало Мэри. С годами удостоверение качества эля привело к заметному увеличению потребляемого количества. Джон не смог остановиться вовремя и постепенно утратил уважение соседей и доверие властей. Правда, в его жизни бывали периоды просвета, когда желание преуспеть и удача давали ему неплохой шанс. Его назначили одним из городских констеблей и вменили в обязанность по ночам обходить дозором город, наводить на улицах порядок и разгонять драчунов — не даром же ему была дана такая внушительная внешность, зычный голос и богатырская сила. Многие считали его человеком дельным и толковым, поэтому часто приходили за советом. Соседей, родственников, даже людей малознакомых Джон был готов рассудить по справедливости и за каждого честного малого умел заступиться. Осуждения людей он боялся больше болезней, не пропуская и не забывая ни одного упрека в свой адрес, обоснованного или беспричинного. И, если таковые случались, повод к ним и вину он находил в своем окружении. Естественно, что самой близкой была Мэри, она и становилась виновницей всех его неудач и огорчений. Он то бывал с нею нежен и тих, а то без причины разражался гневом.

Когда Джон уже был членом городского совета, его избрали казначеем, ответственным за собственность и доходы города. Под его наблюдением к верхнему этажу ратуши было пристроено помещение для школы. Тогда же он получил разрешение бесплатно обучать своих будущих сыновей в Новой королевской школе.

С тех пор он страстно мечтал о сыне, которого отправит туда учиться. Но сына не было, а дочери умирали. После страшных потерь он стал опасаться, что за благонравием жены может скрываться что-то неправедное, и чем больше боялся, тем страх овладевал им сильнее. Он уверовал, что на его дом навели порчу и что сам он страдает от колдовских чар.

Теперь он стоял перед женой, сжимая и кусая губы. Он будто разминал их, чтобы выговорить, наконец, то, что никак не мог произнести.

— Господь вдвойне вознаградил теперь твои усилия, Джон, — тихо сказала Мэри, приподнимая младенцев, лежащих рядом.

Джон вздрогнул и посмотрел на них, как смотрят на своих мучителей или на тех, кого намерены бичевать.

— Кто из них кто?

— Это — мальчик, а вот — девочка. Благослови их, Джон.

— Их? Ты говоришь «их»? Скажи лучше, кого я должен крестить?