Год Мужчины. Эффект женщины - Александр Гордиенко Страница 32

Квартира Екатерины Строевой

Через месяц и 13 дней после точки отсчета. Пятница. 00.23

Уже больше часа Екатерина Строева жила параллельной с Железновым жизнью, в результате чего Катя оказалась за столом в своей кухне, перед ней стоял монитор, на который транслировалась картинка из железновской кухни, рядом – бутылка с виски, пузатый стакан, пепельница и сигареты. Катя, не задумываясь, скопировала свое бытие абсолютно идентично Железнову: он сидел за своим столом на своей кухне, там же была бутылка виски с бокалом, пепельница и пачка сигарет. Абсолютно идентично. Но за одним единственным исключением: вместо компьютера перед Железновым стояла фотография Азаровой Марии Николаевны, его Маши.

Железнов пришел домой поздно, около одиннадцати. Никакой. Взгляд потухший. Не раздеваясь, прошел на кухню и поставил на стол бутылку виски.

Подталкиваемая каким-то внутренним импульсом, Катя мотнулась к бару и поставила на стол свою бутылку виски, которую приобрела совсем недавно с мыслью: «А вдруг Железнов зайдет».

Железнов разделся, на минуту зашел в свою единственную комнату и вернулся на кухню с достаточно большой фотографией женщины в рамке, которую, как обратила внимание Катя, хранил вдали от посторонних глаз – в шкафу за книжками. Поставил ее прямо перед собой. «Это она, его женщина, – поняла Катя. Ей не понравилась собственная мысль, а потому она жестко откорректировала себя. – Это временно. Она – пока (!) его любимая женщина, – Екатерина еще раз взглянула на фотографию, стоящую перед Железновым. – А мне и ходить никуда не надо – вот он, тот мужчина, который как-то незаметно и неожиданно стал главным, самым значимым человеком в моей жизни».

Между тем Железнов достал и поставил на стол пузатый низкий бокал.

Катя метнулась к шкафу и достала очень похожий.

Железнов открыл бутылку и наполнил бокал наполовину.

Катя провозилась с открытием чуть дольше и налила себе столько же.

Железнов приподнял фотографию на уровень глаз, пытаясь увидеть что-то и понять то, чего он раньше не видел и не понимал.

Ответно Катя увеличила изображение: что ж, надо признать: красивая, яркая, волевая женщина с очень красивыми голубыми глазами, в которых светится ум и характер.

Железнов поставил фотографию на стол и, не отрывая от нее взгляда, вылил в себя виски.

Катя с ужасом смотрела на бокал. Но простая мысль пересилила все: «Я хочу, чтобы он был мой. А для этого я должна быть с ним, понимать, насколько это плохо, когда тебя предали», – Катя поначалу медленно-медленно, а потом все увереннее и увереннее осилила бокал.

Железнов закурил. Катя тоже.

Выкурив сигарету, Железнов опять налил себе полбокала.

Катя сделала то же самое: «Железнов говорит, что я – стержень, и я должна быть с ним, пока сил хватит». Мелькнула мысль, что если сохранять темп Железнова, то уже в ближайшее время она сойдет с дистанции – она никогда столько не пила и толком не представляла возможностей своего организма и сознания, но по внутренним ощущениям понимала, что вот-вот. «Ну и пусть! Зато я буду идти до конца!»

Помощь, как и всегда бывает в жизни, пришла неожиданно. От Железнова. Затушив сигарету, он поднялся и пошел в комнату. Катя переключилась на другую камеру видеонаблюдения: отвернувшись спиной к камере, Железнов колупался в левом шкафу своего шкафа-купе, закрывающего всю торцевую стену комнаты. За спиной Железнова Катя разглядела несколько костюмов, дубленку и еще что-то – в общем, судя по всему, здесь Железнов хранил верхнюю и зимнюю одежду. Протянув руку куда-то вглубь и поводив ею из стороны в сторону, Железнов наконец-то нашел то, что искал, и вытащил… гитару. Катя приложила ладони к щекам, настолько глубоко было ее удивление – она не то что не видела никогда Железнова с гитарой, никогда не слышала об этом, но об этом даже не указывалось ни в одной справке Смолякова. По-видимому, очень и очень мало людей знает об этом. «Интересно, а Наум в курсе или нет?»

Железнов вернулся на кухню, поставил в угол дивана гитару и исполнил ритуал по наполнению своего пузатого бокала – ровно наполовину.

«Решила, значит, нужно идти столько, сколько смогу», – Катя наполнила своего хрустального собрата железновского бокала наполовину.

Железнов, не раздумывая, опорожнил бокал и взял гитару в руки.

– Железнов, я не предательница, я просто очень хочу услышать твою игру на гитаре, – Катя выпила только половину от налитого. – Тем более я хочу стать твоей половиной, – еще одно оправдание нашла себе Катя.

Железнов уверенно взял в руки гитару, очень быстро, за несколько секунд подтянул колки. Налил себе на палец, выпил и раздалось:

В лунном сиянье снег серебрится,

Вдоль по дороге троечка мчится…

Железнов пел очень низким голосом, негромко, можно сказать, тихо. Однако с первого аккорда Катя ощутила такую (!) безысходную тоску, что все ее тело непроизвольно покрылось холодными мурашками – это был голос мертвого душой человека.

Катя вдруг обнаружила, что она не плачет – она рыдает в голос, не сдерживая себя, да откуда ж у нее столько слез! Господи!!! Это ж до чего нужно довести умного, сильного мужика, которого не свалить, не поставить на колени, не сломать – его можно только уничтожить!!! Господи!!! За что ему это все?!!

Железнов остановился всего раз – наполнил бокал до краев, влил его в себя, жадно, в три затяжки спалил сигарету и вновь взял гитару в руки. Однако продолжения не последовало, Саша резко изменил репертуар – почувствовался характер упершегося, ощетинившегося, загнанного в угол, но не сдавшегося человека. Ну, конечно же, Владимир Высоцкий: «Как во смутной волости»… «Протопи ты мне баньку, хозяюшка»… «Здесь вам не равнина, здесь климат иной»… «Я поля влюбленным постелю»… Эмоциональный надрыв чувствовался в каждом звуке, в каждом слове.