Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков Страница 32

– Прежде чем назвать, мы видим ваших мужчин с арбузами, видим, потому и называем. Могли бы девушки торговать. У нас в торговле как раз вместо мужчин женщины работают. Это же легкий труд. Но ваших девушек мы вообще не видим. Вы их в горах, что ли, прячете? Почему они сюда не едут?

– Умная ты. Правильно говоришь. Молодую красивую девушку прятать надо. Беречь. Лишние глаза не должны видеть ее. У вас, у русских, все неправильно. Я вижу, как вы, девушки, одеваетесь. Раздетые все… Одежды на вас почти нет. Голые ноги показываете. Это беда. Беда не в том, что девушки красивые, модные. Беда в том, что раз девушка встречает мужчину без стыда и страха, показывает ему голые плечи, голые руки, голые ноги… Что хочет мужчина от такой женщины, что он думает о ней?! Он думает о ней плохо, он думает, что она никому не нужна.

– У вас на Кавказе голое тело – провокация. Позыв или призыв – к насилию, пошлости. У нас, у всех европейцев, голое тело – это красота. И только.

– Глупо это. Оскорбительно.

– Нет.

– Да. Чем меньше на женщине одежды, тем она несчастнее.

Тут и Маша, и дед Хасан рассмеялись.

– Может, наоборот?! – поёрничала Маша. – У вас представления о женщине из первобытного строя.

– Ну и что?! У вас женщины не хотят даже детей рожать. Другой интерес. На Кавказе все семьи имеют много детей. Таково желание женщин. У нас женщину берегут, почитают. Посмотрите на наши танцы, на лезгинку, кавалер даже в танце не имеет права дотронуться до девушки. Это исключено. Это позор.

– Люблю лезгинку. Скажите, дедушка Хасан, почему же, когда танцуешь, нельзя взять девушку за талию?!

– Притронуться – значит, оскорбить. Смысл глубокий, точный. Женщина для джигита – всегда прекрасна, благородна… Каждая женщина – неприступная царица. Ее можно лишь боготворить, любоваться ею, но строго запрещено трогать…

– В этом что-то есть.

– Закон. Если к царице, к танцующей девушке, притронешься, она перестает быть царицей.

Маша тонко подвела деда к рассказу о том, какая легенда лежит в основе лезгинки. Почему в ней столько азарта, ритма, барабанной дроби, но женщина при этом всегда безмолвна?! Зачем мужчины танцуют на пальцах ног? Может ли русский человек в совершенстве овладеть лезгинкой? Допустимо ли девушке исполнять танец мужчины?

Ответы деда Хасана становились все короче, ленивее. Зато Маша охотно задавала другие. Чем различаются лезгинки – осетинская, дагестанская, чеченская, ингушская? Почему осетинская лезгинка мягче в исполнении, чем чеченская?!

Легенд дед знал много. Перечислил те, что публикуются в книгах, пересказываются в школах. Подробно остановился лишь на одной, на той, что слышал от своего отца. Она ему больше других нравилась. По убеждению отца, лезгинка – это танец горных свободолюбивых птиц, танец орла и орлицы. Джигит подражает именно орлу, когда поднимается на пальцах ног к небу, он таким образом парит, гордо и величаво, а когда вздымает вверх руки или раскидывает их по бокам, то пытается превратить их в крылья, чтобы взлететь и кружить над любимой.

В тот момент, когда дед Хасан, забыв о возрасте, о длительной дороге и о том, что находился в гостях, демонстрировал, как правильно джигит должен держать руки и поднявшись на носки, кружить возле девушки, в квартире раздался оглушительный звонок. Пришла хозяйка дома – Ольга Владимировна. Ей не хотелось открывать дверь ключом, иначе надо было ставить сетки с продуктами на пол. Расчет на то, что ее на улице подождет и встретит дочка, не оправдался. Пришлось на кнопку нажимать не пальцем, ведь руки были заняты, а подбородком.

Дочка приняла пузатые сетки, будто камнями набитые, прямо у порога.

– Мамочка, прости меня, – запричитала она сразу. – Я просмотрела тебя… Я тут лезгинку разучиваю с дедушкой Хасаном.

У Ольги Владимировны округлились глаза, на миг задержалось дыхание. Через открытую в зал дверь она увидела стоящего под люстрой крепкого, осанистого бородатого старика. Дневной свет высвечивал его резко очерченные черты лица. Так как он держал руки на груди и вид у него был сосредоточенный, грозный, то ей стало неловко и даже немножко боязно. Она слегка кивнула ему головой и шмыгнула вместе с дочкой на кухню. Там недоуменно, резко подняв вверх брови, прошептала: «Откуда он здесь появился?!». Дочь тоже шепотом объяснила: «Это дедушка Анзора. Приехал, ну, а его никто не встретил. Он весь день сидел на лестнице, ждал. Я его позвала чайком угостить». «Ну, и что нам теперь делать?!» – волнуясь, спросила хозяйка дома и себя, и дочь.

Дед сам подошел к ним, заглянул на кухню.

– Добрая у вас дочка, общительная, – сказал он, посматривая на Ольгу Владимировну исподлобья. – Напоила меня чаем. Заставила несколько секретов из лезгинки показать. Я больше беспокоить вас не буду, пойду на улицу…

– Оставайтесь, не беспокойтесь, – возразила хозяйка, откладывая в сторону на середину стола сверток с куском розового мяса. – Я только мясо разберу, потом мы поговорим, чайку еще попьем.

Ольга Владимировна успокоилась, когда уловила, как тактичен старик в разговоре, как осторожно подбирает слова. Он теперь смотрел на нее жалобными, не прячущими взгляд глазами.

Маша не знала, как себя вести в этой ситуации. Оторвав глаза от лежащих на столе свертков с овощами и мясом, посмотрев на деда, увидела, что тот собрался уходить.

– Может, вас проводить? – предложила она.

– Не надо. Разрешите мне оставить свои вещи у вас? Анзор придет, я их заберу. Разрешите?

– Конечно, – ответили хором и мать, и дочь.

Уход старика вызвал облегченный вздох Ольги Владимировны. Она побранила Машу за излишнюю вежливость, припомнила, как по телевизору показали трагический случай, когда люди, потеряв бдительность и осторожность, пригласили незнакомцев в гости, и принялась за разборку свертков и приготовление ужина.

Вечером, когда семья Мазаевых собралась за столом, мать обрушилась на младшую дочь. Держала внутри себя суровые слова до вечера, до прихода мужа, чтобы вместе с ним отругать безалаберную студентку, которая вместо учебы приглашает в дом подозрительного старика и пляшет с ним лезгинку.

– Дом у тебя – проходной двор, – укоризненно качала головой Ольга Владимировна. – Кого ты ведешь в квартиру? Ты его знаешь? Может, он бандит какой, головорез?

– Никакой он не бандит, – обидчиво огрызнулась Маша. – К нашему Анзору приехал.

– К какому нашему? – сердито вопрошала и передразнивала дочь Ольга Владимировна. – С каких это пор Анзор стал нашим? Никакой он не наш. И все они, понаехавшие, черные, ненашенские. Заруби себе на носу, они – ненашенские. Черте что происходит…. Квартиру нельзя одной оставить. Обязательно посторонних приведет.

– Успокойся, Оля, – встрял в разговор Николай Степанович. – Его уже нет. Пришел, ушел… Бог с ним. Ничего страшного не произошло.

– Да я как увидела его в своей квартире – у меня сердце чуть из груди не выпало.