Лизаветина загадка (сборник) - Сергей и Дина Волсини Страница 32

Марианна не старалась нарочно показать ему город и не думала водить его по музеям, и все же с ней он узнавал Флоренцию и все больше проникался любовью к ней. Площади, на которых они сидели, набережные, по которым гуляли вместе с сотнями других пар, бронзовые колонки, из которых пили воду, пахучие лингвини с вонголе, тающая под сыром пицца, празднично-шипучее спуманте, бьющее в голову коротким и точным ударом и придающее веселья и так веселому дню, и джелато, джелато, джелато – мороженое они поглощали без счета. Вот такой была Флоренция, когда рядом была она. Много раз они сидели на верхушке какого-нибудь холма и смотрели на распростертый под ними город, угадывая соборы, башни, знаменитые улочки и мосты, виднеющиеся внизу, и в такие минуты у Гриши голова кружилась от простора, от воздуха, от высоты, от нежности песчано-розовых куполов, от светлого бирюзового неба, от близости Марианны. Никогда раньше он не видел и не чувствовал ничего подобного, казалось, что жизнь его начинается только теперь.

Но вот Марианна уезжала, и он опять погружался в пустоту – бессмысленно топтался по городу и мучился душными ночами. Хорошо еще, если удавалось заснуть хотя бы под утро, а то, бывало, он ходил без сна до самого завтрака, а спать валился днем, когда ноги уже не держали от усталости и голова совсем дурела от долгих бессонных часов и всяких мыслей. Режима он не придерживался, на пробежки не выходил – жарко было бегать, да и аллеи здесь были как в кино, такие изящные и аристократические, что неловко было носиться по ним слоном, сопя и обливаясь потом, как у себя на стадионе. Ему казалось, начни он тут тренироваться, на него станут показывать пальцем, мол, что это за деревенщина портит нам пейзаж. По таким аллеям только прогуливаться под ручку с девушкой и читать ей стихи, а его девушка была далеко, и он даже не знал, где она и что сейчас делает. Пока Марианна была с ним, он ни о чем не волновался и хотел только одного, не расставаться с ней или хотя бы поскорее увидеться снова. Но стоило проводить ее, как его начинали терзать мысли. Что он, в сущности, знал о ней? Только то, что она приехала в отпуск и жила у подруги в соседней Пистойе. Что с подругой они ездили на пляж – потому-то она и не встречалась с ним раньше семи. Что отпуск ее скоро закончится, и она вернется в Милан. Как она живет в Милане? Он понятия не имел. Знал, что она работала. Кажется, помогала богатым русским покупательницам выбирать одежду в итальянских магазинах. Был ли у нее кто-то в Милане? Она не говорила. Но как-то само собой стало ясно, что был. То, как она уклонялась от разговоров на эту тему, как трепала его по волосам, как смеялась и переводила все в шутку – это и было ответом. Иногда ей кто-то звонил. Она никогда не отвечала при Грише. То отклоняла звонок, а то отходила в сторону и говорила так, что ему не было слышно ни слова. Он даже не знал, говорила ли она по-русски или по-итальянски. Один раз после чьего-то звонка она вскочила и побежала к стоянке такси. И уехала, ничего не объяснив и толком не попрощавшись. Кем был для нее Гриша? Он не знал. Есть ли у них будущее? Он не сомневался в этом. Но только когда Марианна была с ним рядом.

Однажды она не пришла. Весь день Гриша маялся, ждал известия, а в пять часов пошел к Фортецце – обычно она назначала встречи там. «Кирола», он знал, откроется только ближе к восьми, и он бродил под деревьями, скрываясь от жары. Сегодня было безветренно и тихо, все замерло в неподвижном солнечном свете, воздух раскалился, и каждым шагом он, как простыню, рвал горячий пар, застывший над землей и опутывавший ноги. Может, у нее разрядился телефон? Может, она приедет без предупреждения? Она умеет устраивать сюрпризы. В семь, когда ждать стало невыносимо, он набрал ее номер сам, но ему никто не ответил. Надежда еще была, и он, как учил его тренер, не позволял себе думать о поражении. Ходил по скверу кругами, потом, чтобы отвлечься, зашел на вокзал, посмотрел в расписание, которое и без того знал на зубок, вернулся к Фортецце и снова стал ждать. В начале девятого звякнул телефон – она писала, что не придет. В голове у него помутилось. Раз десять он открывал сообщение и перечитывал одну маленькую фразу «я не приду». Короче и не скажешь. Может, это еще не все? Может, будет еще сообщение? Должна же она что-то объяснить, сказать, что приедет завтра, дать ему какую-то надежду? Но ничего больше не было. Когда до Гриши наконец дошло, что именно означает эта фраза – что свидания не будет, Марианну он не увидит и ему предстоит провести без нее не только еще один день, но и весь сегодняшний вечер – он убрал телефон и зашагал прочь из опостылевшего ему места, где он проторчал целую вечность.

Лень стянула руки и ноги. Как он сел в первой попавшейся пиццерии, так и сидел, не в силах встать. Все красоты миры лежали у его ног – ходи, любуйся – но ему никуда не хотелось. Город напоминал ему о ней, а вернее, о том, что она была не с ним. Внутри болело, как будто чьи-то кулаки в боксерских перчатках безостановочно молотили его в самую грудь. Где она сейчас? Почему не приехала? Почему не написала раньше? Не хотела огорчать? Или сама не знала, что не приедет? Может, передумала ехать в последний момент? Из-за чего? Если что-то случилось с подругой, она могла бы сказать ему об этом. Значит, дело не в подруге. Собственно, он и так это знал. У Марианны была своя жизнь. А у него без Марианны не было ничего. Одна пустота.

А следующим вечером Гриша снова провожал ее на вокзале. Сегодня Марианна была другой, он понял это сразу, как только она вышла к нему из вагона. Притихшая, немного как будто уставшая, она была явно не в настроении взбираться на холмы и прыгать у фонтанов.

– Мне что-то никуда сегодня не хочется. Пойдем в наш бар, – сразу попросила она, и они пошли в их любимый «Золотой вид» на углу Понте-Веккьо. Вид здесь и правда был золотой: через Арно на них смотрела сама галерея Уффицци, слева висели над водой сливочно-желтые домики, странным образом прилепленные к мосту и держащиеся там уже столько веков, гурьбой текли ко дворцу Петти туристы, а они сидели, в самом сердце города и в то же время чуть выше, поодаль от нахоженных троп, и смотрели на все из окна. Вечером на Понте-Веккьо включались фонари, заливая золотом реку и озаряя ювелирные лавки внутри моста, и тут уж все действительно становилось золотым, в буквальном смысле. Гриша бывал в этих лавках и как-то завел туда Марианну, полюбоваться на витрины, а на самом деле разузнать, какое кольцо ей понравилось бы. Ему повезло: ничего не подозревающая Марианна весело примеряла одно кольцо за другим, и он без труда запомнил то, которое ей приглянулось. Оно уже лежало у него в ящике шкафа.

Они просидели у окна весь вечер. Марианна была неразговорчива, только бросала на него ласковые и грустные взгляды и иногда трепала ладошкой его шевелюру. Гриша с ума сходил от этих трогательных взглядов и жестов, он мог бы поклясться, что и она чувствовала к нему что-то. Он не знал, что значит эта грусть в ее глазах, но сегодняшняя ее ласковость была ему как награда за вчерашние мучения и делала его совершенно счастливым. На вокзале он уткнулся лицом в ее волосы и, умирая от надвигающейся разлуки и от желания быть с ней, тихо попросил – поехали к тебе. Он знал, что именно она ответит, и готов был умолять, упрашивать, стоять перед ней на коленях, держать за руки и не отпускать от себя, но она вдруг сказала: