Самарканд - Амин Маалуф Страница 32

Вартан, по-прежнему держа руку на эфесе, но все тем же спокойным, бесцветным голосом продолжил:

— Я пришел не за этим. Низамия порешила, что и ты должен умереть. Если лев ранен, благоразумнее его прикончить, считают они. Мне поручено привести приговор в исполнение.

Хайям взял себя в руки. Достойно встретить конец! Сколько мудрецов посвятили свою жизнь тому, чтобы достойно взойти на эту вершину человеческого удела! О нет, он не станет защищаться. Напротив, он почувствовал, как отступает страх, и думал о Джахан, о том, что и она, верно, сумела быть на высоте в последний миг своего земного бытия.

— Никогда не смог бы я простить тем, кто расправился с моей женой, всю жизнь оставался бы их врагом и мечтал увидеть их посаженными на кол! Воля ваша, я должен умереть!

— Я так не думаю. Тех, кто принимал решение, было пять, я один был против твоей гибели.

— И был не прав. Твои приятели умнее тебя.

— Я часто видел тебя рядом с Низамом Эль-Мульком, вы беседовали, как отец с сыном, он никогда не, переставал любить тебя, несмотря на закулисные интриги, которые вела твоя жена. Будь он среди нас, он бы не стал приговаривать тебя к смерти. Да и ее простил бы ради тебя!

Хайям с удивлением воззрился на стоящего перед ним воина, словно только сейчас увидел его.

— Раз ты был против моей смерти, почему именно тебя выбрали для исполнения приговора?

— Я сам вызвался. Другие бы тебя убили. Я же этого не сделаю. Думаешь, стал бы я вот так беседовать с тобой?

— Как же ты будешь держать ответ перед своими товарищами?

— Да никак, просто уйду. Вслед за тобой.

— Ты так спокойно заявляешь об этом, словно давно это задумал.

— Так и есть. Я действую не сгоряча. Я был душой и телом как никто другой предан Низаму Эль-Мульку и верил ему. Если бы Господь позволил, я бы отдал за него жизнь. Но уже давно созрело у меня и иное решение: если моего господина не станет, я не пойду в услужение ни к его сыновьям, ни к его преемнику и навсегда расстанусь с военным ремеслом. Обстоятельства его смерти вынудили меня в последний раз взяться за оружие. Я причастен к смерти Маликшаха и не жалею о том: он предал своего наставника, отца, человека, вознесшего его на вершину. Он получил свое. Я был вынужден убить, но убийцей не стал. Никогда не пролил бы я кровь женщины. А когда мои товарищи приговорили Хайяма, я понял: самое время для меня убраться отсюда, изменить жизнь, превратиться в отшельника или бродячего поэта. Если ты не против, собери пожитки и поскорее уйдем из города.

— Но куда?

— Куда пожелаешь, господин, Я последую за тобой повсюду, как твой ученик! Мой клинок защитит тебя. А когда все успокоится, ты вернешься.

Пока Вартан седлал лошадей, Омар взял все необходимое: рукопись, чернильницу, тыквенную бутыль [41]и кошелек, набитый золотыми монетами.

Вскоре позади остался оазис, а вслед за ним и западное предместье Исфахана — Марбин; их никто не остановил. Слова Вартана было достаточно, чтобы распахнулись любые ворота, перед ним почтительно расступались часовые. Это немало удивляло Омара, но он ни О чем не спрашивал своего спутника. У него просто не было иного выхода, кроме как во всем положиться на него.

Не прошло и часа, как они покинули город, а в дом Омара уже ворвалась беснующаяся толпа, разграбила его и подожгла. Та же участь постигла и обсерваторию. Тело Джахан было предано земле у садовой ограды. Но ничто не указывает на то, что там похоронена жена Омара Хайяма.

Притча из рукописи Омара Хайяма:

«Трое друзей прогуливались по высокогорному плато Персии, как вдруг путь им преградила пантера. Вся злоба мира была в ней. Долго разглядывала она людей, а потом бросилась на них.

Первый, самый старший, самый богатый и самый могущественный, закричал: «Я хозяин этих мест и не позволю зверю бесчинствовать на земле, которая принадлежит мне». С ним были две охотничьи собаки, он выпустил их, и те напали на пантеру и рвали ее зубами, но она от этого стала еще злее, загрызла собак, набросилась на их хозяина и растерзала его.

Таков был жребий Низама Эль-Мулька.

Второй подумал: «Я человек ученый, всеми почитаемый, пристало ли мне вручать свою жизнь собакам да пантерам?» Повернулся к пантере спиной и убежал, не дожидаясь исхода битвы. И с тех пор все бродит от грота к гроту, от хижины и хижине, думая, что зверь рыщет за ним по пятам.

Таков был жребий Омара Хайяма.

Третий был человеком веры. Он двинулся навстречу пантере с голыми руками, властным взором и красивыми речами. «Добро пожаловать в эти места, — сказал он пантере. — Мои друзья были богаче меня, ты лишила их всего, они были высокомернее меня, ты их унизила». Зверь зачарованно слушал его и постепенно затихал. Ему удалось подчинить зверя своей воле, приручить. С тех пор ни одна пантера не осмеливается приближаться к нему, да и люди держатся от него подальше».

Далее в рукописи говорится: «Когда наступает пора потрясений, никому не дано остановить, никому не дано избежать, но есть такие, которым удается поставить потрясения на службу своим интересам. Лучше, чем кто бы то ни было, Хасан Саббах сумел приручить злобу мира. Он посеял вокруг себя страх, чтобы в своем затворничестве в Аламуте выгородить для себя крошечное пространство покоя».

Едва завладев крепостью, Хасан Саббах принял ряд мер, чтобы сделать ее совершенно непроницаемой для внешнего мира. И прежде всего для врагов. С помощью основательных фортификационных сооружений он улучшил и без того исключительные качества места, на котором она была возведена, приказав перегородить стеной все провалы в близлежащих горах.

Но одним этим дело не обошлось. Ведь даже если противнику было не по силам взять крепость приступом, он мог взять ее измором. Таков обычно исход любой осады. С этой точки зрения Аламут был особенно уязвим, поскольку запасы питьевой воды в нем были весьма ограниченны. Но Великий Магистр решил и эту проблему: вместо того чтобы целиком зависеть от капризных рек, он повелел прорыть в горах впечатляющую сеть каналов и водосборников, чтобы накапливать дождевую воду и воду, образующуюся от таяния снегов. Когда сегодня обходишь руины замка, то с изумлением обнаруживаешь в большом зале, где жил Хасан, «волшебный водоем». Он наполнялся по мере того, как расходовалась вода, и никогда не переливался через край.

Для хранения провизии были оборудованы колодцы, где накапливались, заготавливались впрок растительное масло, уксус и мед, ячмень, бараний жир и сухофрукты, причем в таких количествах, чтобы можно было выдержать год полной изоляции, что в те времена намного превосходило возможности осаждающих, особенно в тех местах, где зима была суровой.

Таким образом, обладая, если можно так выразиться, оборонительным оружием, не имеющим себе равных, Хасан был неуязвим и недосягаем. К тому же он владел и совершенным наступательным оружием — специально обученными воинами. Ведь оградить себя от того, кто решил умереть, нельзя. Любая защита строится на разубеждении, оттого-то высокопоставленные лица окружают себя охраной устрашающего вида, наводящей ужас на любого потенциального злодея. А если замысливший недоброе не боится смерти? Если он убежден, что мученичество — прямой путь в рай? Если он постоянно слышит слова Пророка: «Вы не для этого мира, а для другого. Стала бы бояться рыба, которой угрожали бы тем, что бросят ее в море?» и ему удалось внедриться в окружение жертвы? Тогда способов остановить его просто не существует. «Я не так всемогущ, как султан, но он не навредит тебе так, как я», — написал Хасан одному наместнику провинций.