Когда псы плачут - Маркус Зузак Страница 32

Иногда я ехал к Октавии, и мы шли в тот кинотеатр. Я больше не спрашивал про дом. Я про все это вообще временами забывал. Был доволен, что она со мной и у нее все хорошо.

Бывало, рядом с ней я принимался улыбаться ни с того ни с сего.

– Что? – спрашивала она. – В чем дело?

– Не знаю, – только такими словами я и мог ответить.

Никакой особой причины. Я просто смотрел на нее и слушал. Этого хватало.

По воскресеньям она играла на набережной и чаще всего приезжала к нам вечером прямо из гавани. В кармане крутки у нее звенела мелочь.

Прошел месяц, и вот как-то субботним вечером я повел Октавию знакомиться со Стивом. Стиву Октавия понравилась, он поставил для нее кое-какие свои старые пластинки, и она оценила.

– Хорошая у тебя музыка, – сказала Октавия.

– Я знаю.

По пути домой она заметила:

– Он тоже тебя любит, ты в курсе?

Я попытался отмахнуться.

– Нет, Кэм. – Она потянула меня за руку, останавливая. – Точно.

Тут я понял, что от этой девушки не спрячешь никакой правды.

– Видно, что он жалеет о тех словах, которые тогда тебе сказал, – продолжила Октавия, едва мы зашагали дальше. – Но рад, что их сказал.

Она согласилась.

Был холодный вечер вторника в самом начале августа, когда Рубу наконец снова позвонили. На сей раз, правда, звонила Джулия. Она сообщила, что снова сошлась с прежним парнем – Звонилой, как прозвали его мы с Рубом.

– Он тебе еще хочет отомстить, – предупредила она.

– Да ну? – Рубу было неинтересно. – А теперь я что, блин, натворил? – Послушал. – Ну, скажи ему, чтобы как-нибудь заглянул ко мне, и мы все выясним на заднем дворе.

Джулия повесила трубку.

– Халда, прощай навеки? – спросил я.

– Прощай-прощай, – подтвердил Руб.

Казалось, та история закончилась, и, как он мне и говорил, у Руба пока не было новой девчонки. Он теперь только и делал что вкалывал на работе и лупил мешок в подвале. Ему звонили, но уже совсем не так часто, как тогда. Бывало, он наскакивал на друзей, думая, что это опять Звонила.

– А, Джефф, – смеялся он потом, – извини, друг, думал, это один тип тут.

Несколько раз он ездил с нами в гавань, но там неизменно бросал нас, уходя куда-то своей дорогой. Он не был несчастным или одиноким. Такое не в его характере. Где бы он ни оказывался, там всегда что-нибудь происходило. А если нет, он отправлялся искать, где происходит.

– Без обид, Октавия, – сказал он как-то раз субботним вечером, – но я с женщинами не знаюсь.

Мы сидели на крыльце после прогулки с Пушком.

– Это до следующей, – парировала Октавия.

– Само собой.

Он сверкнул нам своей фирменной улыбкой и скрылся в доме.

Потом в метро все казалось так славно устроенным. Мы стояли с Октавией, ждали поезда, и было чувство, что мир, в котором я живу, наконец-то движется в верном направлении.

А через несколько дней трагедия развязалась и упала прямо у наших дверей.

Точтонадость

В первый раз в моем путешествии сквозь ночь, улицы и тьму меня окружает городская толпа. Навстречу течет море народу, и я замечаю, что все безлицые. Глаза, укутанные в гладкость, и в них никакого выражения.

Мы свернули за угол, и вот они, катятся на нас.

Пес проныривает вперед, я за ним, ловя просветы в накатывающей людской волне.

Иногда я замечаю лица, сохранившие форму.

В какой-то момент вижу Сару, тоже проталкивающуюся сквозь толпу, а потом спотыкаюсь, и чья-то рука помогает мне не упасть, и я вижу, подняв взгляд, лицо старика Клиффа Волфа.

Иду дальше. Выбора нет.

Но, в общем, я и не возражаю.

И правильно, что начиненный толпой мир идет туда, куда идет, – он заставляет меня искать собственную дорожку сквозь него, пусть даже иногда ее приходится пробивать.

И вот, проталкиваясь, я чувствую, как меня пронизывает точтонадость.

Забавно – «точтонадость» ведь не настоящее слово. Нет такого в словаре.

Зато есть во мне.