Ланселот - Уокер Перси Страница 32

Любил я ее? Не любил? Я уже не уверен, что слова что-либо значат, но я любил ее, если любить значит постоянно хотеть — хотеть видеть ее, ощущать разлуку как недостаток воздуха, а увидев, хотя бы на расстоянии, чувствовать такое счастье, будто издалека возвратился домой, чувствовать, как взлетает сердце. Однажды, повернув к Бель-Айлу, я даже рассмеялся от счастья и хлопнул в ладоши, увидев ее на галерее. Я почувствовал то же, что мой предок Клейтон Локлин Лэймар, когда в 1865 году вернулся домой из Виргинии.

Люси я тоже любил, но Люси была эфемерной мечтой, стройной смуглой танцовщицей в стеклянном шаре, кружащейся под музыку старой, давно исчезнувшей Каролины. Марго была самой жизнью, словно вся Луизиана с ее щедрой нефтеносной тьмой, яркой зеленью и призрачными сумерками, с ее обманами, комико-ванием и корыстолюбием собралась и воплотилась в одном человеке. Обладать ею значило забыть свои страхи, держа в объятиях всю золотисто-зеленую Луизиану. Широкая была женщина.

Потом наша жизнь разделилась между сексуальными утехами и достижениями реставрации. По правде говоря, я не знаю, от чего она получала большее удовольствие — от того, что мы делали в кровати времени Генри Клея [77]или от самой кровати времен Генри Клея. Однажды, когда пару лет назад мы занимались любовью, она как всегда закинула руку за голову, но на этот раз не для того, чтобы ухватиться за спинку, найдя в ней точку опоры или якорь спасения в бушующем море страсти, нет, вовсе не для этого — на сей раз она, вытянув пальцы, ощупывала искусно отреставрированную и отполированную поверхность красного дерева, скользя ноготками по изящным завитушкам тяжелых балясин.

Еще позднее, когда я пристрастился к бутылке — страсть совсем иного рода — и стал никудышным любовником, невнимательным и затравленным, она уже явно стала предпочитать любви занятие реставрацией. Некоторые свои архитектурные победы она переживала, как оргазм, например, когда нашла девяностолетнего мастера-штукатура в Банки, тогда как все ее убеждали, что таких уже не осталось, и откопала старые точные эскизы гипсовых роз на потолке в сгоревшем крыле Бель-Айла. От этого соединения старых чертежей и чудом сохранившегося мастерового она вся сияла; увидев, как она наблюдает за появлением на потолке огромных выпуклых роз, я понял, что она испытывает удовольствие не хуже сексуального, а в то время, возможно, уже и лучше.

Так что же произошло между мной и Марго?

Если бы она была здесь, я знаю, что бы она сказала и по-своему была бы права: вместо того чтобы любить меня, ты залез в бутылку, и я решила — к черту! ни за что не полезу туда за тобой. Ты сделал свой выбор.

Но здесь она права лишь отчасти. Простая и поразительная истина заключается в том, что, закончив реставрацию Бель-Айла, она в каком-то смысле со мной покончила. Бель-Айл стал ее сутью, и когда она привела в порядок дом, привела в порядок себя и покончила со мной, она тем самым изжила нас. Когда, изучив все старые схемы и планы, проконсультировавшись с историками и выписав из Каррары резчиков по мрамору, она завершила все мыслимое и немыслимое, то поставила в наших отношениях точку, и тогда ее стало заботить только одно — чтобы все продолжало сохраняться в должном виде. Зачем? — как-то спросил я. Почему все должно выглядеть так, как раньше? Меня она тоже переделала. Не то чтобы реставрировала — она создала меня заново в соответствии со своими техасскими представлениями о том, как должен выглядеть плантатор без плантации и аристократ из предместья. Как я понял, ей требовалось нечто среднее между Эшли Уилксом (анемичным и поэтичным аристократом, который, конечно же, сам был творением женщины) и Лесли Говардом(еще одним анемичным и поэтичным аристократом), да плюс немного от Джеффа Дэвиса, вернувшегося с войны и ставшего жертвой еще одной волевой женщины в Бовуаре, которая заперла его в голубятне, так похожей на мою, плюс Грегори Пек, благородный юрист-южанин, и чуточку Кларк Гейбл в роли Ретта. [78]Она даже одежду сама мне покупала. Ей нравилось, когда я носил нанковые костюмы.

Я, в общем-то, не возражал, меня забавляла ее странная техасская убежденность в том, что все «аристократы» на одно лицо. Конечно же, не на одно, да мы и не аристократы, но поскольку я никогда не ощущал в себе какого-то единства, собственного своего лица, то одевался в соответствии с отведенной ролью. Я даже поймал себя на том, что исправно ее исполняю и в одиночестве: расхаживаю туда и обратно, время от времени останавливаясь у плантаторского стола, чтобы записать какое-нибудь юридическое соображение в записную книжку в переплете из флорентийской кожи, или у кипарисового буфета, превращенного в бар, чтобы налить из хрустального графина виски в серебряный стаканчик, как это делают южные аристократы в кино.

Ты замечал, что Юг, да и вообще все Соединенные Штаты прямо-таки наводнены демоническими женщинами, которые отчаянно восстанавливают и сохраняют разные исторические места и постройки? Как правило, они выходят замуж за терпеливых, снисходительных и несколько отошедших от жизни мужчин вроде меня, которым абсолютно все равно, чем заниматься, если при этом они могут удить рыбу, охотиться, выпивать, дурачиться и наблюдать футбол и Джека Никлоса [79]по телевизору. В результате этот ее муженек, который, как и я, пережил пик своей славы в юности, играя в футбол или входя в «Фи-бета-каппу», хоть и работает теперь в автосервисе или кафе, зато по вечерам возвращается в музей, который даже Джорджу Вашингтону не снился.

Ну, закончила она дом, и мы растерялись: что дальше? Стали делать то, что и все обеспеченные тридцатипятилетние пары: ездили кататься на лыжах в Аспен, принимали гостей, ходили на залив выпивать и рыбачить, снова принимали гостей и устраивали пикники в горах.

Но дальше-то что? Что делать со временем? Заниматься любовью. Родить ребенка. Мы сделали и это. По крайней мере, я думал, что это сделали мы. Но после того как она закончила Бель-Айл и назвала девочку Сиобан, делать больше ничего не осталось. Сиобан получала хороший уход, особенно с тех пор как к нам переехал дедушка Текс.

Я понимал, что с ней происходит. Господи, что же ей дальше-то делать? С ее техасской энергией и страстью все либо переставить, либо улучшить. Чем занимался Господь Бог, завершив процесс творения? Нет, отдыхать она не умела. Но уж мыто в Луизиане знаем, как упростить жизнь. В таких случаях всегда можно выпить.