Потерянный дневник дона Хуана - Дуглаc Карлтон Абрамс Страница 32

Когда наша карета проезжала по улице, ведущей от собора к моему дому, я посмотрел в окно и в неверном свете луны заметил фигуру женщины. Приглядевшись, я узнал Фатиму, рабыню из Мозамбика, которую в числе других невольников привезли португальцы. Мы встречались в доме ее хозяйки, герцогини Кристины. В тот раз она поведала мне историю своей жизни, которая оказалась гораздо интереснее, чем у всех собравшихся здесь благородных гостей, вместе взятых.

Фатима попала в рабство уже зрелой женщиной, примерно моего возраста или даже старше. Ее насильно разлучили с мужем и двумя сыновьями-подростками. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы прочесть неизбывное страдание в ее глазах. Ее высокие, красиво очерченные скулы плавно сбегали к полным губам, а длинная шея и гордая посадка головы были плохо приспособлены для того, чтобы кланяться.

— Прекрасная королева должна ехать в карете, — сказал я, когда мы поравнялись.

Не замедляя шага, Фатима бросила в мою сторону испуганный и настороженный взгляд.

— Дон Хуан! — Она наконец узнала меня, и огонь, озаривший ее лицо, казалось, осветил все вокруг.

— К вашим услугам, донья Фатима, — сказал я, распахивая дверцу и протягивая ей руку. Она улыбнулась. Я сжал ее крепкую ладонь и помог забраться внутрь.

Кристобаль догадался поехать к дому длинной дорогой, и это позволило нам возобновить знакомство. Фатима, гордо выпрямив спину, сидела среди подушек в моей карете. Когда эти закрытые кареты, войдя в моду, появились на улицах Севильи, возникло много споров, поскольку комфорт и уединенность легко превращают ее в спальню на колесах. Мне и самому карета не раз служила облаком Зевса.

— Что заставило вас оказаться на улице нашего опасного города в столь поздний час? — с любопытством спросил я, потому что не представлял, как ей позволили покинуть дом среди ночи.

— Я спасалась от еще большей опасности.

— Что вы имеете в виду?

— Он пытался изнасиловать меня… — проговорила она, низко опустив голову.

— Кто он? Герцог Октавио?

— Нет. Герцог, как всегда, в отъезде, в Неаполе, вместе со своей женой. Поэтому главный дворецкий считает себя вправе…

— Что сделали вы?

— Ранила его ножом.

После того как она поведала мне о своей беде, я оставил саму мысль о том, чтобы соблазнить ее.

— Моя карета в вашем распоряжении.

— Мне некуда ехать. — Она взглянула на меня и тут же отвернулась.

Возвратившись, ей, скорее всего, опять придется столкнуться с главным дворецким, но убегать было еще опаснее.

— Вы уверены, что вам больше ничто не угрожает?

— Не думаю, что он решится еще на одну попытку, — гордо ответила она.

— Кристобаль, отвези нас к дому герцогини Кристины.

Я старательно играл роль доброго самаритянина, время от времени поглядывая на стройную колонну ее шеи, на изящную линию подбородка и на алые губы, поблескивающие в свете фонаря.

Фатима тем временем достала из выреза блузки маленький прямоугольный мешочек на истрепанном шнурке.

— Здесь хранится дух моего мужа, — сказала она, нежно поглаживая амулет. — Благодаря ему мой супруг оставался в моем сердце одиннадцать лет и три месяца.

Затем она медленно повернулась ко мне и проговорила сквозь слезы:

— А теперь я его теряю, дон Хуан. Я больше не чувствую его кожу и не могу вспомнить его прикосновений. Даже во сне.

В ее голосе я расслышал невысказанную мольбу и взял ее руки в свои. Длинные и изящные пальцы стали шершавыми от стирки и загрубели от тяжелой работы. Я поцеловал ее ладонь, по затейливым линиям которой, как считают некоторые, можно прочесть судьбу человека. Я не мог предвидеть ее будущего, но, каким бы оно ни было, сейчас я был полон решимости подарить ей несколько минут счастья. Ее рука нежно коснулась моего лица.

— Вези нас домой, Кристобаль, — скомандовал я. То, чего желала дочь Евы, невозможно было подарить ей наспех, в тесноте кареты.

Мы держали друг друга в объятиях, и я медленно целовал ее лицо и губы. Ее дыхание участилось. Карета наконец остановилась, и мы быстро поднялись в мои апартаменты, а оттуда по наружной лестнице на крышу. Она, как девочка, подбежала к самому краю и улыбнулась, глядя на толпу, которая продолжала веселиться на площади. Звон гитарных струн разносился по всей площади и устремлялся ввысь, как будто именно нам старался доставить удовольствие. Хиральда возвышалась над черепичными крышами и целовала небо. Полная луна служила ей нимбом и освещала купол. На верхнем балконе горели факелы, и колокола продолжали трезвонить в честь благополучного возвращения кораблей. Пока Фатима любовалась этой удивительной картиной, я любовался ее красотой. Черная как вороново крыло кожа сияла в лунном свете.

— Ой, голуби, — сказал она, услышав, как они воркуют, и повернула голову, чтобы взглянуть на деревянную клетку.

— Это почтовые голуби, — пояснил я, но не стал признаваться, что использую этих птиц для любовной переписки. Они были куда более надежными почтальонами, чем люди, поскольку можно было не опасаться, что кто-нибудь вздумает перехватить почту во время полета.

Я открыл маленькую дверцу клетки и позволил ей взять одного голубя в руки.