17 м/с - Аглая Дюрсо Страница 32

Мы сели не в Бангкоке, а в каком-то другом городе. Как справедливо высказался наш командир напоследок: «А какая вам разница?»

Действительно. Мы прилетели в буддистскую страну, и имело смысл принимать все, как есть.

Девушка с грудью, мужики из Челябинска, а также все сибиряки из севшего рядом с нами авиалайнера «Сибиряк» устремились к автобусам, отправлявшимся в Патайю.

Они оставили по себе турбуленцию, состоявшую из горячего воздуха, запаха внутренней секреции, учуявшей невиданный разврат секс-шоу, и томительного предвкушения охоты на сувенирных слоников, засахаренных в стразах Сваровски.

Один из наших хищно принюхался. Он сказал, что нагонит нас денька через два.

Мы ему напомнили, что грудь силиконовая. Но он уже подхватил рюкзак и, как был, в зимней куртке, слился с аутентичными сибиряками.

А мы сели перед аэропортом. Потому что нам надо было дальше. Но мы были в буддистской стране, и надо было иметь терпение.

Мы сели за мраморный столик, предварительно спихнув с него собаку.

Там, за этим столиком, мы успели прочитать, что монарх этой страны написал бестселлер про дворнягу, которая жила у него в замке (мы аккуратно подняли дворнягу, стряхнули с нее мусор и, радостно кивая работникам аэропорта, водрузили собаку на место).

Еще мы успели прочитать, что баньян, под которым Будда достиг просветления, — это фикус.

Несколько детей, которых мы привезли с собой, нашли кучу дерьма неподалеку, а также шведского мальчика-дебила. Шведский мальчик напихал полные карманы дерьма.

Пока наименее брезгливые отнимали дерьмо у мальчика, оставшиеся прочитали, наконец, название острова, куда мы должны были (при благоприятном стечении обстоятельств) добраться. Я постаралась незаметно для всех убрать книгу «Пляж» на дно рюкзака.

Сверху я для надежности положила зимнюю куртку.

На взлетном поле появился легкомысленно раскрашенный самолетик. Мы зашли в него, переругиваясь от жары, усталости и страдая от запаха шведского мальчика.

Самолет нес нас над морем и над островами. Когда-то наше братство родилось из такого вот пейзажа под крылом. Острова были ровно на другой стороне земли, но вызывали такую ностальгию, что мы вдруг опять полюбили друг друга ни за что. Точнее, за картинку (впрочем, это, может быть, профессиональное).

КО-САМУИ

Это был самый маленький аэропорт, доктор (не считая аэропорта в райцентре Базарный Карабулак. Но тот закрыли. И аэропорта на Контадоро, где длина взлетной полосы равнялась ширине острова, и тому, кто зазевался, — кердык). Это был центр местной цивилизации, сюда приходили аборигены, чтобы посмотреть на прибывающие самолеты. С такой жадностью жители мегаполиса смотрят «последние известия». С такой нежной кротостью жители мегаполиса смотрят на закат, отраженный в окнах дома напротив. Но на этом острове самолеты случались реже закатов, поэтому именно они были событием и праздником.

Прилет нашего самолета был похож на прилет любого другого ровно так же, как один прекрасный закат здесь похож на другой (за исключением, конечно, того рейса, на котором сюда прибыл Марк). На площади (величиной с фонтан в ГУМе) собрался весь местный бомонд. Были Марк (основательно заросший дредами за два года), два постаревших хиппи из Канады, бывшая студентка из Токио и держательница лавки с фенечками (как это принято у таек — красавица с труднопроизносимым именем, но привыкшая откликаться на слово «Миу»).

На площади журчал водопадик не больше джакузи, пахло сандалом, афродизиаками, недвусмысленно — джойнтом и играл «Лед Зеппелин». Несмотря на запилы Пейджа и душераздирающие вопли этого психопата Планта, общая картина была на редкость умильной. Хотелось расплыться в пацифистской улыбке, показывать пальцами букву V и шептать обкуренным голосом неслучившегося американского дядюшки «мейк лав нот во». Короче, все это вполне вписывалось в рамки черно-белого фото из семьдесят четвертого года, где все застыли в остромодной фольк-одежде с широкой улыбкой фотографу — «Пи-ис». Некоторые прибывшие (кроме нас прибыло еще четверо, включая трогательного слабоумного мальчика из Швеции), похоже, никуда дальше рамок этого вожделенного хипповского фото и не собирались. Они ложились на деревянные скамьи аэропорта и закрывали глаза.

Строго говоря, никакого аэропорта здесь не было. Была крыша от бунгало на столбах, врытых в землю и увитых какой-то радостной ботвой. А массивные деревянные скамьи, врытые по периметру под крышу, обозначали условные границы депаче-зоны.

Раньше в этих местах был нормальный аэропорт местных авиалиний. Со стеклянной коробкой здания, курительной зоной и кондиционером (гордостью местных диспетчеров). Но ровно два года назад он прекратил свое существование.

В тот день Марк (житель сначала Восточной, а потом — объединенной Германии, и той, и другой — без видимого успеха) прилетел рейсом в 17.30. Он закурил прямо в стеклянной коробке вокзала и с умилением посмотрел вокруг. Особенно ему понравилось, что его рейс все-таки приземлился до того, как самолет нагнала туча. И теперь эта сизая туча висела над желтой полоской заката.

— Что-то не так, — сказал ему служитель аэропорта. И Марк поспешно спрятал сигарету за спину.

— В Бангкоке и У-Тапао отменили все вылеты, — пояснил служитель. — Очень плохие метеосводки.

— Синоптики — меланхолики. Это от больной печени, я полагаю, — поддержал беседу Марк.

Служитель помотал головой.

— Очень тихо, — сказал он.

Здесь его тут же поправили. Потому что слева (там, где был залив) загремело. Также загремело и со стороны тучи, прямо над пронзительной лимонной полосой.

— Ну-у, если это конец света, то выглядит очень нарядно, — успел сказать Марк до того, как его (вместе с чемоданом, сумкой и им самим, вместе с оконным стеклом, служителем, скамейками, стойкой досмотра, лавкой с фенечками, хозяйкой лавки с фенечками, еще тремя пассажирами его рейса, визжащей девушкой с жутким баварским акцентом и всей прочей лабудой) смело.

Это была вода.

За минуту до этого Миу (или как ее там) сильно обеспокоилась известием про нарядный конец света. Она подумала, что зря она все-таки купила такой дорогой сейф, раз уж все равно он больше не пригодится. И тут же схлопотала сейфом, вместе с бамбуковой стеной, к которой он и был приделан.

Короче, Доктор. «Все сметено могучим ураганом» — это как раз тот самый случай. Потому что это было цунами, о котором сообщили все средства массовой информации.

Вы спрашиваете, почему я говорю об этом только сейчас?

Потому что тогда сообщить не было ровно никакой возможности. Потому что тогда началась паника, и бушевала стихия. И вдобавок намочило все мобильные телефоны. Их намочило соленой водой, что для телефонов — однозначно смерть.

Поэтому Марк вышел на связь только через два дня. Берлинским родственникам он сказал, чтобы не парились. Он сказал, что жизнь налаживается.