Маски - Фумико Энти Страница 32

– Мне кажется, Миэко воспользовалась образом госпожи Рокудзё, чтобы рассказать о самой себе. Думаю, она просто хотела дать выход своим чувствам, но почти сразу же пожалела о том, что написала это эссе, пожалела, что выдала свой секрет даже в такой завуалированной форме. – Ибуки помолчал немного. – Недавно я перечел ее стихи, и, можешь поверить мне на слово, ей только проза удается, все остальное – труха. Даже стихотворение на смерть ее мужа, в котором она тоскует и стонет в духе Идзуми Сикибу [44]. Может, кого-то оно и тронуло, но я ни единой слезинки не смог выдавить. Почувствовал фальшь еще до того, как узнал про тот давний эпизод с деревенской наложницей. И стихотворение на смерть Акио точно такое же. За прошедшие годы Миэко сумела, конечно, создать себе репутацию поэтессы, но мое мнение таково: она просто научилась хорошо подражать другим да пыль в глаза пускать. Ее настоящее «я» проявилось в этом эссе, и нигде более. Но даже оно – всего лишь вершина айсберга. Миэко Тогано не так проста, как кажется.

Для иллюстрации своих мыслей Ибуки процитировал строчку из эссе, которая, по его мнению, относилась к самому автору: «И все же дух ее мечется между нежностью и ненавистью, и потому не в состоянии найти утешение в религиозной отрешенности».

– Знаешь, – добавил он, – я узнал о беременности Харумэ окольными путями, через Садако, хотя должен был бы услышать об этом от Миэко или Ясуко. Но если так случится, что Миэко не заставит дочь сделать аборт, это докажет, что я прав в своих подозрениях, и еще раз подчеркнет, каким же идиотом я оказался. Но с другой стороны, как ты сам выразился, – влюбленные всегда себя дураками выставляют, сами того не подозревая. Фактически, дурость моя тоже свои плоды принесла, я сумел пусть одним глазком, но все же заглянуть в душу Миэко. Когда-то Ясуко сказала мне, что тайны ее свекрови подобны аромату цветов в ночном саду. Теперь я начал понимать, что она имела в виду. Не удивлюсь, если окажется, что Ясуко больше влюблена в Миэко, чем в тебя или в меня.

– От тайн меня увольте, это женские штучки – на детские игрушки смахивают. В тебе сильно женское начало, Инь и в твоей душе рождает тайны, но мне такие вещи не свойственны.

– Именно поэтому Ясуко и тянется к тебе. – Ибуки усмехнулся, разглядывая пухлые губы Микамэ, сжимающие мундштук трубки. – Все еще хочешь жениться на Ясуко, даже зная, что я затащил ее в постель?

– Если ты не против, – небрежно бросил Микамэ. – У меня насчет этого никаких пунктиков не имеется. Мужчина может из кожи вон вылезти, но никогда не узнает, какие интриги плетет за его спиной женщина. Ты подумай, на какие только уловки не шли мужчины веками, лишь бы убедить самих себя, что дети, рожденные женами и наложницами, – плоть от плоти их! Объявили измену преступлением, изобрели пояс верности… и в конце концов ни одной женской тайны не разгадали. Даже садистское женоненавистничество Будды или Христа – не что иное, как попытка одержать верх над превосходящим их во всем противником. Я тебе одно скажу: в женские дела стоит вмешиваться лишь до определенного момента. Так что если я действительно женюсь на Ясуко, то не буду ревновать ее ни к Акио, ни к тебе. По крайней мере, не слишком сильно. В конце концов, ревность тоже возбуждает! – Он разразился таким бурным хохотом, что Ибуки вздрогнул. – Скажи мне, – продолжил Микамэ, отсмеявшись, – что, по-твоему, Ясуко на самом деле чувствует? Чем больше я тебя слушаю, тем сильнее влекут меня ее тайны. Как ты считаешь, она когда-нибудь порвет с Миэко?

– Уверен, что ей этого хочется. Но сильно сомневаюсь, что она сможет. Мое мнение таково: ей просто необходимо отправиться с тобой в эту поездку по Азии.

На том приятели замолчали, глядя друг другу в глаза. Оба с измученным вздохом поняли: сколько ни вглядывайся, ничего они там не увидят. Ни один не смог прочитать мысли другого.

После того письма Ясуко больше ни разу не согласилась встретиться с Ибуки в комнате пристройки, как будто откровения Садако послужили ей хорошим поводом для отказа, который она давно искала.

– Твоя жена сыщиков нанимает, я ее боюсь, – повторяла она снова и снова, увиливая от встреч.

Слежка не желавшей угомониться жены выводила Ибуки из себя, зато, как вскоре обнаружилось, добытая детективом информация убедила ее в том, что муж действительно порвал с Ясуко, и в то же время Ибуки получил возможность следить за развитием событий в доме Тогано.

Так он узнал, что округлившуюся Харумэ в сопровождении Ю отправили в один из храмов на окраине Киото, который возглавлял старший брат Миэко.

Ибуки припомнил, что однажды, в сезон весенних дождей, когда дискуссионная группа собралась в его университетском кабинете, Ясуко упомянула об отъезде свекрови в Киото.

– Снова поехала на Священную обитель посмотреть? – громогласно поинтересовался Микамэ.

– Нет, – покачала головой Ясуко. – У нее там родственники.

В конце июня Ибуки отправился в Киото читать курс лекций в местном университете.

– Разве Ясуко не едет? – с удивительной невозмутимостью поинтересовалась Садако. Она радовалась неожиданному успеху своего расследования; то, что ее столь агрессивная выходка могла ранить гордость мужа, нисколько ее не волновало. Она узнала – к своему удовольствию, – что он-то поедет, а вот Ясуко придется остаться дома, заботиться о Миэко, которая в сырую погоду всегда страдает от межреберной невралгии.

Между лекциями Ибуки выходил из своего номера в гостинице на проспекте Годзё и бродил по знакомым улочкам Киото, глаза его отдыхали на буйной, блестящей от дождя листве – море зелени волнами набегало на обочины, накатывало на древние земляные стены, а истомленная душа, которая словно от дикого разгульного запоя очнулась, потихонечку успокаивалась, тонула в молочном свете жаркого лета, который просачивался внутрь, словно через узорчатое стекло лился.

В один прекрасный день, когда небо затянуло серыми облаками и в воздухе повисла едва различимая изморось, Ибуки вышел из автобуса в Арасияме и дальше отправился пешком.

Рядом с узкой тропой, бегущей сквозь заросли бамбука, он нашел указатель с надписью «Обитель на равнине» и остановился, засунув руки в карманы плаща. Заброшенный вид ворот и храма – все так, как описано в эссе, – не возбудил в нем особого желания подойти поближе. Он побрел мимо, медленно и бесцельно шел и шел, пока не наткнулся на стену вокруг еще одного храма, расположившегося на берегу большого старинного пруда. В невысокой земляной стене с черепичным навесом обнаружилась черная калитка, на которой болталась деревянная табличка, гласившая: «Храм Дзикодзи, служебный вход».

Повторяя себе под нос название храма, он пошел дальше по выложенной камнями тропинке. Там, внутри, среди яркой зелени возвышались несколько каштанов, чьи кремовые венчики пускали по ветру крохотные цветочки, обсыпая волосы и плечи Ибуки миниатюрными лепестками. Вокруг не было ни души. У высокой колокольни виднелись сполохи золотистых цветов, словно яркое кимоно небрежно бросили.