Американские каникулы - Эдуард Лимонов Страница 32

Подергавшись, после еще десятка кругов по апартменту она вновь уселась рядом со мной, покопалась в обширной сумке и, достав оттуда большую таблетку, быстро проглотила ее. Заметив мой взгляд, спросила:

— Хотите квайлюд?

— Хочу, — согласился я. И проглотил протянутый мне квайлюд.

— Вы так и не ответили, нравятся ли вам парижанки, — смеясь, сказала она, нервно выискивая нечто в моем лице.

Я понял сигнал: «Меня редко ебут сейчас, и если ебут, то не те, кого бы я сама хотела».

Я сказал:

— Да, французские женщины мне нравятся.

И послал ей сигнал: «Я тебя выебу, если хочешь, я хороший… Но не рассчитывай на многое. Рассчитывай на одну ночь, хорошо?»

Она углубилась в подробное объяснение того, почему, по ее мнению, французские женщины лучше американок, я ей что-то отвечал, но все это уже не имело значения, потому что мы были согласны позже встретиться, как животные, в одной постели. И когда спустя какое-то количество минут обнаружилось, что она сидит, прижавшись ко мне спиной и плечом, а моя рука пропущена вокруг ее талии и ладонь покоится на ее животе, от которого сквозь юбку в мою ладонь впитывается жар, я не удивился. Она беседовала с Ричардом, и толстый юноша тоже не удивлялся. По ядовитым губам худенького Жигулина иногда пробегала легкая усмешка, когда он глядел на меня и драг-дилера, но это была усмешка не удивления, а скорее удовлетворения. Усмешка, казалось бы, говорила: «Я всегда знал, Лимонов, что ты труположец. Что ты спокойно подбираешь то, что плохо лежит, и что тебе лень подождать до конца вечера и найти себе в диско молодую жертву, с гладкой кожей и свежим ртом… Какой же ты сука, Лимонов, практичный». В усмешке Жигулина содержалась и доля восхищения мной, восхищения тем, как быстро и расчетливо я устроил свои дела. Только маленький Эдвард смотрел на меня с презрением, не понимал низенький Эдвард великой мудрости, заключавшейся в моем поведении. Жигулин понимал. Я был совершенно уверен в том, что маленький Эдвард не будет ебаться еще две недели, если не изменит своих взглядов на мир. Так и уедет из Нью-Йорка, не поебавшись, если не изменится… Маленький Эдвард меня презирал по глупости. Я снисходительно встретил взгляд маленького Эдварда и погладил Эвелин драг-дилера по животу. Я был опытный мужчина, маленький Эдвард — пиздострадатель, идеалист.

Уже в час ночи мы сели в старый «конвертабл», принадлежащий Жигулину и Ричарду. Ричард сел за руль. «Конвертабл» заревел, потом задребезжал, как готовое отвалиться крыло аэроплана. Эвелин закричала, что она не хочет ехать в «конвертабл», что она боится, она возьмет свою машину. Эвелин и я с нею вылезли и, пройдя с десяток шагов, нашли ее старый, но необыкновенно мощный и вместительный «бьюик».

Мы могли, конечно, и не ехать в модный ресторан, находящийся в самом даун-тауне, в районе складов и индустриальных зданий. Мы могли поехать к ней и, наглотавшись еще квайлюдов, лечь в ее постель. Но мы, не сговариваясь, решили все же принять участие в народных развлечениях и только после этого предаться развлечениям индивидуальным…

Все «новой волны» нью-йоркские новомодные места всегда открываются в ужасных районах. Может быть для того, чтобы сообщить посетителям дополнительное возбуждение, эксплуатируется и страх. Вот уже год очень модным считается «Пирамид» — тесная темная дыра бара-диско на авеню А. Приятелю моего приятеля, двухметровому шведу, запустили в живот нож, когда он вздумал пройтись от «Пирамид» в более обжитые районы Веста. Находясь на одной широте с Гринвич Вилледж, «Пирамид», однако, находится на другой долготе. Модный в самом конце семидесятых годов «Мад Клаб» также находился за Канал-стрит, на территории, более подходящей как сценическая площадка для съемки фильмов ужасов, чем для размещения модного ночного клуба… До этого «Ошен клаб»…

«Эксцесс», куда мы вскоре приехали, хотя бы помещался на достаточно освещенной стрит. У входа, озаряемого нарочито неистовыми неоновыми огнями — стилизация под начало шестидесятых годов, время нейлоновых рубашек, узких брюк, набриллиантиненных волос и неона, — болтались без дела, стояли группками стилизованные под начало шестидесятых годов юноши и девушки. Я и Эвелин, показалось мне, были в сравнении с ними несколько более зрелыми, чем необходимо. В неоновом свете входа и полутьме внутренностей «Эксцесса», куда мы отважно шагнули — Эвелин впереди, я сзади, — я лишь утерял десять лет возраста, боюсь, однако, что Эвелин свои лишние десять лет не утеряла.

Маленький Эдвард и Ричард были уже там. Но Жигулина уже не было. Он, усевшись за руль, отправился за френч-герлс, плюс по дороге он собирался захватить модель «с очень самоубийственными тенденциями», — сочувственно сообщил мне Ричард.

Внутри «Эксцесс» был плотно начинен такими же юношами и девушками, как и те, кто стояли снаружи. Многие из них напоминали известных киноактеров или ту или иную звезду рок-энд-ролла. Промелькнул, испуская вокруг себя сияние, или сам Билли «Зэ Идол», со тщательно ухоженной золотой шевелюрой, или его удачный подражатель.

— Это Билли Идол? — спросил я Ричарда.

— Очень может быть, — заметил Ричард и добавил: — Никогда не знаешь.

Мы как будто бы собирались ужинать. Или обедать. Что мы собирались делать в действительности, было известно только одному Жигулину — нашему вождю и организатору всех наших передвижений. Маленький Эдвард сообщил, что Жигулин уже заказал для нас столик, но все места заняты, и мы на очереди, и столик освободится только через сорок минут минимум, а вернее всего, через час.

— Почему бы нам не поехать в другое место? — предложил я. — У нас же есть машина.

Все посмотрели на меня, как на сумасшедшего.

— Ты хочешь уйти из «Эксцесса»? — спросил Ричард, пораженный. — Но мы должны дождаться Сашу?.. — быстро добавил он, увидев, что я с критической усмешкой разглядываю внутренности «Эксцесса» и их содержимое.

Уйти из «Эксцесса»? Какой ужас!.. Небольшое пространство вокруг бара было битком набито телами, и несчастные посетители должны были прижимать свои дринки крепко к груди, чтобы не разлить их в момент, когда очередной пришелец протискивал свое тело между другими телами. Дальний край толпы терся спинами и боками о первые столики и стулики ресторана и о спины и локти поздно обедающих других «претендерс» — выпендрежников. Метрдотель — мордастый парень в черном жилете и черных брюках — выкрикнул: «Лейбовиц!» и тотчас убежал в кухню. Толпа засуетилась — и сразу несколько человек ринулись к столикам из толпы. Метрдотель опять появился и растерянно уставился сразу на нескольких Лейбовицев, нагло глядящих на него.

— Столик на двоих? — переспросил мордастый, заглянув в книжку. — А вас? — Он пересчитал столпившихся перед ним Лейбовицев. — Пять.

Оказалось, что один Лейбовиц был фальшивый и с ним были двое друзей. Настоящий Лейбовиц показал мордастому мэтру свои водительские права, и ненастоящий Лейбовиц был изгнан, хитрец, обратно в толпу.

— Полным-полно претендерс, — обратился я к Ричарду, вздохнув.

Ричард кивнул, но, разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы покинуть модный в этом сезоне «Эксцесс».