Дорога. Записки из молескина - Марианна Гончарова Страница 32

Мама с папой уехали в Ленинград в свадебное путешествие, когда-то давно отложенное на потом. Они долго не могли в это свадебное путешествие поехать. Сначала учились. Потом папа сдавал государственный экзамен по коню и брусьям. Да, я забыла сказать: папа мой – гимнаст. Мама должна была сдавать теорграмматику, а тут и я – здрасте вам, явилась не запылилась, ребенок по кличке Мыша. Мыша – потому что маленькое, писклявое и девочка. А дальше пошло-поехало. Мы с мамой сдаем экзамен по научному коммунизму. Мама – в аудитории, я в коляске в университетском дворе. Папа уезжает на Спартакиаду народов СССР.

– А как же свадебное путешествие? – интересуется мама.

– А как же спартакиада? А как же народы СССР? Без меня? Я ведь один из нас, из народов СССР, – резонно парирует папа. И едет.

И правильно. Привез кучу всего: связку целую звонких медалей, стопку дипломов, книжку для меня, чтоб ее раскрашивать, туфельки для мамы и руку в гипсе. Свою. Съездил, порадовал народы СССР своим участием.

Словом, они все откладывали и откладывали это свое свадебное путешествие. А тут мудрая наша бабушка как топнет ногой: «А ну-ка мне, дети!!! Немедленно поезжайте в свадебное путешествие! Немедленно!»

И мама с папой поехали. Такие привлекательные оба там гуляли. Мама – в роскошной белой юбке колоколом в крупных цветах, в черной бархатной кофточке, а папа в белом чесучовом костюме «Дружба» из братского Китая и в белых башмаках, кучерявый и гордый, что он в Ленинграде с такой красавицей. Тем более это у них был в том году последний шанс. Потому что должна была появиться на свет моя сестра Танька, которую я выпросила себе на день рождения. Мама так и сказала, что если я буду хорошая, то у меня будет сестра или брат. Я сказала: «Зачем мне брат? Я буду очень и очень стараться, пусть лучше будет сестра Таня». И стала ныть и ныть, чтоб была сестра Таня.

– А ну-ка мне, Мыша! Кто будет, тот будет, – сказала мудрая наша бабушка.

Я страшно волновалась, а вдруг, когда мама и папа будут в Ленинграде, в это время сестра Танька появится, и что мы с бабушкой с ней делать будем без мамы?..

И вот родители уехали, а я уселась на пол поудобней и стала реветь. А что еще было делать? Если отсутствие папы я еще могла терпеть, сцепив свои молочные зубы, то маму я должна была всегда держать за руку или хотя бы за полу халата. А когда меня водили в детский садик несколько дней – скажу сразу, ничего у них с этим не получилось, потом ко мне пригласили няню, – то я с собой тайком прихватывала мамину юбку, чтобы за нее держаться. И в саду я надрывалась страшно, но с маминой юбкой не расставалась.

Короче, я стала причитать что-то вроде: «Да на кого ж вы меня, бедную Мышу, оставили одну всего лишь только с бабушка-а-а-а-й!»

– А ну-ка мне, Мыша! – топнула ногой мудрая наша бабушка, сняла со стены портрет Хемингуэя и повесила на освободившийся гвоздь мамин ситцевый халат. Я перестала всхлипывать, кинулась к нему и все десять дней, пока мамы и папы не было дома, простояла рядом с этим халатом, прижималась к нему и шептала: «Мама… Мама…»

Бабушка качала головой, вздыхала, но ногой не топала и «А ну-ка!» не говорила.

Прошло много лет. Очень много лет прошло. Ну просто века прошли-пролетели! Мне предложили поучиться и поработать в Великобритании. Я долго колебалась. Пока моя постаревшая мудрая бабушка, как всегда, не топнула ногой:

– А ну-ка мне! Немедленно собирайся в Англию! Немедленно!

И что? Я засобиралась, конечно.

Забежала к родителям попрощаться и забыла там свою спортивную куртку с австралийским флажком на груди… А потом уехала. Далеко. И надолго. А курточка моя осталась висеть на спинке стула…

Мама с папой подходили к ней, гладили и шептали:

– Мыша… Мыша…

Бабушка качала головой, вздыхала, но ногой не топала и «А ну-ка!» не говорила.

Бабушка тоже гладила мою куртку и шептала:

– Мыша… Мыша…