Цвета дня - Ромен Гари Страница 32

— Но, Вилли.

— Тебе нужно лишь поискать среди статисток. Скажешь, что это для меня.

Он повесил трубку и спустился в холл гостиницы. Не успел он сделать и двух шагов в направлении двери, как три-четыре жалких типа повылезали из своих кресел и двинулись к нему. Одного-двух из них он знал, они постоянно подходили к нему в ночных клубах, чтобы спросить, что он думает об искусстве. Французы. Двое других были американскими корреспондентами, и на Лазурный берег они прикатили не по наитию. Этот мерзавец Росс у меня еще получит, подумал Вилли. Как бы там ни было, история с болезнью уже не годилась, нужно было найти что-то другое.

— Hallo, Вилли, еще два часа назад о вас говорили как об умирающем.

— Мне очень жаль, что из-за меня у вас впустую потекли слюнки, — сказал Вилли. — Жаль, что перебил вам кайф, парни.

— В агентстве хотели бы знать, почему вы не возвращаетесь… Мадемуазель Гарантье покинула отель три дня назад, и нет никакой возможности узнать, где она.

— Сейчас скажу, — заявил Вилли. — Я решил продлить свое пребывание, чтобы дать еще один шанс.

Он назвал имя одного знаменитого на Лазурном берегу соблазнителя.

Но он прекрасно знал, что одной шуткой ему тут не отделаться. Если он не найдет какой — нибудь кости, чтобы швырнуть им, эта свора так от него и не отвяжется и загрызет его в конце концов насмерть. Тогда уж точно всему будет конец.

— Серьезно, Вилли, что происходит?

Вилли немного опустил голову. Он чувствовал себя загнанным в угол. Но он был уверен, что найдет что-нибудь. Он всегда находил.

— Сейчас скажу, ребята, — произнес он.

И разумеется, он нашёл. Мысль пришла к нему совсем легко, просто, как благословение небес.

— Накануне отъезда мне пришла в голову мысль посмотреть еще раз «Ромео и Джульетту». Я был пренеприятно удивлен, констатировав, что мисс Мур не справляется с ролью. Не хочу сказать, что у нее нет таланта, но она не обладает той высшей степенью невинности, которая необходима, чтобы быть Джульеттой. Не стану от вас скрывать, что констатация этого факта особенно тягостна для меня, учитывая ту дружбу, что связывает меня с малышкой, и то, как может отразиться на ее карьере подобное заявление, исходящее из моих уст. Я долго колебался, но до того, как сесть в самолет, мне захотелось прояснить ситуацию до конца. Я провел ночь, размышляя о фильме. И я принял решение. — Он выдержал небольшую театральную паузу, которую ждали от него. — Я решил вырезать мисс Мур во всех сценах этой роли. Я полностью переделаю ее с кем-нибудь другим.

— С кем?

— Еще не знаю. Может быть, с моей женой. Не все зависит от меня.

Он ликовал. Он сунул в рот конфетку и, улыбаясь, смаковал ее. Вот что по крайней мере в течение нескольких дней продержит их на нужном пути. Разумеется, это было довольно подло по отношению к малышке Мур, но разве она не была перед ним в долгу, и, кстати, разве не она сама только что заявила, что сделает для него все что угодно? Такого рода утверждения не прощаются. За это платят сполна. Он посмотрел на журналистов — после минутного замешательства они воззрились на него с уважением, которое вызывает у вас человек, у кого всегда найдется для вас кусок хлеба с маслом.

Один из французов задал вопрос местного значения:

— Раз уж вы продлеваете свое пребывание, месье Боше, рассчитываете ли вы принять участие в карнавале?

— Не напрямую, — сказал Вилли. — Во всяком случае, уверяю вас, мне чертовски приятно видеть, как все эти деньги расходуются на конфетти и хороводы, а не на пушки и боеприпасы.

А вот это было сказано для того, чтобы досадить голливудской студии и поддержать свою смутную репутацию человека левых взглядов. Он предложил журналистам по бокалу шампанского и с облегчением смотрел, как они дают деру. Он подумал также, что малышку Мур ожидает самый сильный удар в ее жизни, и на какой-то миг почувствовал себя спокойным на свой собственный счет. Но лишь на какой-то миг.

— Как себя чувствует лазурный уголок, переодетый в Вилли Боше? — произнес с ним рядом чей-то голос.

Это был Бебдерн. Вилли пристально взглянул на него, но тот, похоже, был попросту пьян. Они вышли на Английскую набережную, но там было полно солнца и моря, и это заставляло думать об Энн.

— На Эспланаде Пайон есть аттракционы, — сказал Бебдерн. — Мы могли бы покататься на карусели.

Вилли охватил настоящий порыв нежности к этому человечку. — Он взял его за руку: — Пойдем, дорогой.

Они провели два часа на карусели, катаясь на деревянных лошадках, затем пошли перекусить на площадь Массена и вернулись к лошадкам, но Бебдерн почувствовал себя нехорошо, и его пришлось оттуда снять. Он поступил неправильно, выбрав розовую лошадку; его затошнило из-за цвета, объяснил он, а не из-за того, что он кружился. Вилли все время оставался на белой лошадке, но это ему было привычно. Он еще с полчаса продолжал кружиться. Худо — бедно ему удалось перестать думать об Энн, но как только он ставил ногу на твердую землю, все начиналось снова. Он силился представить, о чем же старается не думать Бебдерн, пока кружится на своей собственной лошадке, — наверняка о женщине, которую так и не повстречал, или же о шлюхе, которую повстречал, — кружась двадцать четыре часа на деревянных лошадках, вам уже никак не удастся разжать тиски идеализма, забыть про окружающие вас тягостные социальные реалии, — он думал об этом сугубо для того, чтобы доставить удовольствие коммунистам, чтобы повыдергивать у них зубы. Хи! Хи! Хи! Что же касается Вилли, то он слез со своей лошадки слегка растерянный, но не в достаточной мере. Было чрезвычайно трудно не думать об Энн — для этого собутыльника, несметного количества спиртного и небольшого круга на деревянных лошадках было недостаточно. Было очень трудно вернуться домой, возвратиться к себе, в Зазеркалье. Для этого потребовалось бы солидное пособничество: к примеру, пособничество Сопрано. Ему ужасно его не хватало. Вот уже тридцать лет, как он искал его вокруг себя с громадной тоской, сначала складывая в бутылку муравьев, мух, пружинки от часов и слюну, а позднее прибегая к единственно позволенной людям черной магии — опускаясь, становясь грубым и вульгарным. Он отчаянно старался войти в состояние благодати, чтобы дать ему проявиться. Даже немного жульничая, закрывая один глаз, поглощая неимоверное количество алкоголя, кружась на деревянных лошадках до изнеможения, пока все не становится наклонным, неустойчивым, наполовину расплывшимся: по крайней мере, отдаться иллюзии, упростить задачу Сопрано, дружески и заговорщицки подмигнуть ему, пригласить его поиграть с собой, чтобы он просунул свою мордашку сквозь грубо размалеванный холст реальности, чтобы он по крайней мере дал себя вообразить. Должны же быть слова, чтобы заставить его появиться немедленно, но он их не знал. Или, вернее, знал: но их нельзя было произносить. Чтобы решиться на это, надо было куда больше выпить. Иначе на этот сбор в леса детства было не отправиться. Можно было лишь повторять их про себя, но этого он и так никогда не переставал делать: