Приемное отделение - Андрей Шляхов Страница 32

— Возьмем, к примеру, Моцарта. Принято считать, что он умер от острой милиарной лихорадки, осложнившейся острой почечной недостаточностью, но ведь милиарная лихорадка — это не диагноз, а простая констатация того, что смертельная болезнь сопровождалась лихорадкой и сыпью. Какие могут быть варианты? Прежде всего, можно предположить ревматическую лихорадку, которая привела к нефриту с развитием почечной недостаточности. Известно же, что Моцарт с детства был болезненным, постоянно жаловался на суставные боли, по свидетельству близких, у него было нечто, похожее на ревматические узелки. Но не стоит сбрасывать со счетов версию с отравлением. Тебе, Александр, конечно же, известно утверждение Моцарта относительно того, что его отравили…

— И жена Моцарта после его смерти говорила, что муж ее был отравлен.

— Так, может, и впрямь, Сальери?

— Ну Пушкин же не выдумал всю эту историю, а только облек, так сказать. Ходили слухи, устойчивые слухи… А еще есть варианты?

— Да, конечно. Вариантов много, вплоть до сифилиса и трихинеллеза…

— От трихинеллеза разве умирают?

— Ты, наверное, спутал с трихомонозом. Трихинеллез — это глистная инвазия человека и животных, вызываемая круглыми червями рода трихинелла. При нем могут быть приступообразные боли в животе и геморрагические высыпания на коже, трихинеллы могут поражать весь организм, включая и нервную систему…

Желая реабилитироваться в глазах нового руководителя департамента здравоохранения, Александр Брониславович затеял сокращение ставок по больнице. Со стратегической точки зрения эта инициатива была безусловно правильной, поскольку нет большего достоинства у любого администратора, нежели умение добиваться выполнения поставленных задач с меньшими затратами. Экономия фонда заработной платы — это любимый конек всех главных врачей, от Калининграда до Чукотки, от сельских больниц до крупных многопрофильных стационаров. Только вот заехать на этом коньке можно так далеко, что в кресло свое уже не вернешься. Стратегия стратегией, а о тактике тоже забывать не стоит. Иначе говоря — сокращай, да знай меру.

В числе прочих сократили ставку ЛОР-врача в хирургическом приемном отделении. Выездного консультанта. ЛОР-отделения есть далеко не во всех больницах, а необходимость в консультациях врачей этого профиля, в том числе и в срочных, довольно велика. Вот и приходится «ухогорлоносам» ездить на консультации по другим стационарам. Не каждый день, а по графику, сутки-двое в неделю.

В шестьдесят пятой больнице ежедневно дежурили два ЛОР-врача — по ЛОР-отделению и по приемному. Дежуривший по приемному, заодно и консультировал по больнице. На семь суток в месяц (как раз одна дежурантская ставка) выходил третий «ухогорлонос», «выездной». Вот на эту ставку и замахнулся главный врач. Сокращать так сокращать. Почему бы не поручить внутрибольничные консультации дежурному врачу ЛОР-отделения, а выездные — «ухогорлоносу» из приемного? Если очень хочется, то можно. А как быть, если «Скорая помощь» привезет кого-то профильного как раз тогда, когда принимающий «ухогорлонос» будет на выезде? Ничего страшного, дежурный по ЛОР-отделению спустится в приемное и примет больного. Все равно ему больного в отделении расспрашивать и осматривать.

Виктория Васильевна, узнав о столь «изящном» решении, осторожно выразила сомнение, но ставка ЛОР-консультанта была двадцатой в списке сокращаемых, а сократить девятнадцать ставок не так наглядно, как двадцать. Да и вообще Александру Брониславовичу нравились круглые числа. Ставку сократили.

Врачи ЛОР-отделения тихо пороптали между собой в ординаторской и смирились. Когда тебе есть что терять (ЛОР-отделения обычно «хлебные», то есть доходные), смириться можно со многим. А вот «ухогорлоносу» Арутюнову, дежурившему в приемном отделении, кроме своего здоровья, терять было нечего. Арутюнов работал дежурантом на трех ставках в трех стационарах (обычная, надо сказать, практика в наше время), трое суток подряд дежурил — сутки отдыхал. Подобный график работы не располагает к дополнительным нагрузкам, ибо от них можно спокойно «скопытиться», то есть надорваться. Если раньше Арутюнов в паузах между приемом и внутрибольничными консультациями мог немного отдохнуть, то сейчас в дежурные дни он или мотался по двум столичным округам на консультации, или разгребал завалы, скопившиеся за время его отсутствия в приемном отделении. У дежурных врачей из ЛОР-отделения хватало своих дел, поэтому они спускались в приемное только в самых экстренных случаях, а все, что могло подождать, оставляли до возвращения врача приемного отделения.

В поисках справедливости и понимания Арутюнов сунулся было к главному врачу, но тот наорал на него и пригрозил лишить служебной машины:

— Не хотите ездить на консультации, так будете по ним бегать!

Оба понимали, что угроза была сугубо риторической, но тем не менее Арутюнов обиделся и решил искать правду выше, в горних сферах. Если и там правды не найдешь, так хоть главному врачу досадишь. При любом раскладе Арутюнов ничего не терял, потому что мог спокойно, без проблем, устроиться ЛОР-врачом в приемное отделение другой больницы. Получится настоять на своем — прекрасно, нет — заявление на стол, и гуд бай.

Коллеги Арутюнова, два других ЛОР-врача приемного отделения, наотрез отказались подписывать письмо в департамент. Один был пенсионером, равнодушным и уязвимым (пенсионеров крайне легко уволить, а принимают их на работу без особой охоты), у второго в шестьдесят пятой больнице работала жена, операционная медсестра, и подпись могла чувствительно аукнуться им обоим. Обозвав коллег трусами и лизоблюдами, Арутюнов пошел «в народ», пытаясь найти поддержку у других сотрудников больницы. Ему непременно хотелось, чтобы письмо было коллективным. Коллективное письмо производит совсем другое впечатление, считал Арутюнов.

Увы, несложный опыт показал, что в шестьдесят пятой больнице работали одни трусы и лизоблюды. Арутюнову сочувствовали, вздыхали, качали головами, но подписывать не подписывали. У каждого находилась своя, веская и уважительная, причина. Некоторые просто ссылались на принципы, не позволяющие им обращаться за милостями, благами или чему-то еще к начальству.

— А если бы вас коснулось, то тоже был бы принцип? — интересовался Арутюнов.

— Тоже, — пряча глаза, отвечали ему. — Принцип есть принцип.

Арутюнов разворачивался и уходил. И только у доктора Боткина нашел он понимание. Боткин не только подписал злосчастное, игнорируемое всеми письмо, но и сделал приписку от себя, рассказав о том, как сложно теперь стало с консультациями ЛОР-врача в «выездные» дни, не дозовешься, не дождешься. Если Арутюнов считал виновником случившегося главного врача (и совершенно справедливо считал), то Алексей Иванович не мог поверить в такое «вредительство» по отношению к своей же больнице. Не мог главный врач поступить так по собственному желанию, ну никак не мог. Это его сверху вынудили, не подумав о последствиях.

— Ничего, — говорил он, — прочитают, поймут и исправят. Сделают все, как было…

Вместо респекта за сокращение ставок Александр Брониславович получил от начальства очередной нагоняй.