Время красивых людей - Елизавета Мусатова Страница 32

– Нет. Я в ресторане подрабатывал. Принимал заказы, носил подносы. Когда чаевые были хорошие, мне хватало. Но владелец школы, в которой я учился танго, сказал, что нужна профессия. Потому что когда танцуешь, танцуешь всем собой. Нужно, чтобы было, чем танцевать. Нужно присутствовать и держать контакт. Чтобы быть в контакте, нужно знать, кто ты. Нельзя быть танцором, если ты не стал кем-то.

– И как? Стал кем-то?

Мика пожал плечами.

– Уж точно не экономистом.

– А чего ты туда пошел, а не на исторический свой?

Мика не успел ответить. Раздались шаги. Из темноты вернулся Аца с последней коробкой в руках. Марко хотел принять ее на вытянутые руки, но Мика его опередил.

– Слышь! – привычно возмутился Марко, который явно не хотел уступать, даже если ему самому было бы от этого легче, но Мика коротко сказал:

– Тебе еще Ивану нести.

Алиса всмотрелась в него, насколько вообще можно было различить фигуру и лицо в слабом свете с отгородившихся от земных дел небес. Мика был уже не такой лощеный и ухоженный, каким ей привычно было его видеть. С растрепанной немытой головой, в мятой одежде. А вот изящества не утратил. Принимал коробку с прямой спиной, мягко спружинил в коленях, изогнул поясницу. На занятиях он то и дело просил начинашек представить по тяжелой сумке в каждой руке или по гире на ноге, чтобы заземлиться, почувствовать пол и собственные стопы. Присутствие. Контакт. Почувствовать, где ты есть.

Трое двинулись вслед за ним. Через парк вышли к безлюдному отрезку дороги, который в темноте не был виден из окрестных домов. Уличные фонари потухли: то ли их разбили, то ли кто-то отключил освещение. Аца достал карманный фонарик, прикрыл его ладонью и посветил куда-то на обочину и достал явно припрятанные заранее веревки.

– Кто первый? Сначала спускаетесь по лестнице до упора, потом можно включить фонарик и посветить остальным. С земли не будем, чтобы никто случайно никто свет не заметил. Спустим все коробки, а потом сами.

– Я пойду.

Мика протянул руку за фонариком, но Аца посоветовал зажать его зубами, чтобы обе руки были свободны.

Шахта люка щерилась чернильной теменью. Сначала она поглотила ноги Мики по щиколотку, потом по колени, до бедер, до талии, по грудь, горло. Потом Мика исчез. Алиса выдохнула и вслушивалась в глухой звук от подошв по металлической лестнице.

Через минуту из люка донеслось слабенькое свечение. Аца приладил веревочные петли к первой коробке, и вместе с Марко они осторожно опустили ее до низа. Подняли. Повторили со второй. Алиса стояла рядом и смотрела, как четыре руки споро опутывали коробку за коробкой и как зыбко трепетал и метался свет из люка, повторяя все движения Мики.

Когда спустили последнюю, Марко отер руки о джинсы и шумно выдохнул.

– Покурить бы.

– Давай уже внизу, пожалуйста, – отозвался Аца. – Лучше побыстрее. Ведите ваших. Я подожду здесь.

До мавзолея Алиса и Марко шли молча. Он все-таки вытащил сигарету из пачки, но в ответ на тихое «Маки» буркнул что-то и поджигать не стал. В ночном воздухе разносились не только звуки, но и запахи.

Внутри мавзолея госпожа Мария спала, сидя на стуле рядом с надгробием и уронив голову на скрещенные руки. Если не знать, что она спит, казалось, что оплакивает не то Маршала Йосипа Броз Тито, не то ушедшую вслед за ним державу, не то что-то свое, интимное, что навсегда останется между ними двумя.

Ивана сидела на полу, прислонившись к камню спиной и уронив голову на грудь. Босоножки лежали рядом, и она касалась расслабленными пальцами ремешков. Когда Алиса подошла поближе, Ивана вздрогнула во сне, сжала пальцы крепче и подтянула обувь к себе, как задремавшая мать инстинктивно прижимает к груди младенца.

Алиса присела на корточки. Потрясла девушку за плечо. Та промычала что-то и свободной рукой попыталась отмахнуться. Госпожа Мария вздрогнула и подняла голову. Заозиралась кругом, моргая сонными глазами.

– Машина едет, Йоца. Почему едет машина, ты же больше не на службе?

Алиса перевела на нее взгляд. Весь день госпожа Мария держалась лучше всех. Шла бодро, курила красиво, обнимала испуганных мальчишек, когда нужно было. Удивительно, сколько же выносливости отведено этому птичьему телу, и почему разуму – наверняка когда-то острому и проницательному, – оказалось дано меньше. Сейчас все силы, кажется, покинули и тело тоже. Ушли в землю сквозь мрамор, утекли к правителю несуществующей страны, с которым госпожа Мария сейчас встречалась, возможно, в последний раз в жизни. Она хлопала ресницами, выпячивала губы и повторяла:

– Так не надо, Йоца. Скажи им, что так не надо.

– Госпожа… – начала Алиса, но от ее голоса женщина взвилась и заговорила громче:

– Не надо! Скажи им, что ты больше никуда не будешь ездить. Скажи!

Ивана зашевелилась и пробормотала:

– Котик, потише. Спать мешаешь.

– Да бре! – шепотом выругался из темноты Марко. – Русская, кончай рассусоливать. Дай я.

– Ивану возьми, – так же тихо отозвалась Алиса. – Мы вас догоним.

Марко подошел поближе, наклонился и тут же зашипел. Ему прилетело босоножками по руке.

– Ко-отик. Не сейчас. Я хочу спать.

– Цаца какая, – буркнул Марко. – А ну харэ тут, разлеглась. Подъем давай!

– Котик! – все еще в полусне возмутилась Ивана, явно не понимая, где она и с кем.

Марко подхватил ее одной рукой подмышку, второй – под колени, и поднял в воздух. От резкого толчками Ивана проснулась и вскрикнула, но Марко вжал ее лицом в плечо куртки и крик утонул в толстой ткани.

– Мяу, бре, – ухмыльнулся он. – Не ори, дура. Свои.

Ивана брыкалась и пыталась снова ударить его босоножками, но Марко в ответ что-то гудел ровным голосом и нес ее к выходу из мавзолея. Алиса проводила их взглядом до дверей, у которых голоса почти стихли: возможно, Марко все-таки умел уговаривать людей или, по крайней мере, пьяных женщин.

– Йоца, скажи! – снова потребовала госпожа Мария, и Алиса обернулась к ней. Подошла, положила ладонь на плечо.

– Тшшш, – сказала она. – Йоца никуда не поехал. Йоца ждет вас дома. Уже кофе сварил. Две сигареты выкурил. Заждался.

– Ему нельзя сигареты. Доктор запретил.

– Тогда тем более нужно поторопиться. А то еще выкурит третью, пока вас ждет. Пойдемте, госпожа. Я вас провожу. Пойдемте домой. Пойдемте к Йоце.

Госпожа Мария накрыла ее руку холодными пальцами и сжала ладонь.

– Они все равно приедут, – сказала она. – Они всегда приезжают.

Алиса сжала ее руку в ответ. Наклонилась поближе, к поседевшей макушке, которая пахла длинной дорогой, старостью и самую малость цветочным шампунем.

– За Йоцей больше никто и никогда не приедет, госпожа. Йоца больше никуда не поедет.