Райский сад первой любви - Линь Ихань Страница 32

Свадебная церемония прошла в ресторане под открытым небом, на крыше отеля. А вечеринку устроили у бассейна. Среди гостей были исключительно друзья Ивэя, и все говорили на английском. Ивэнь принимала различные позы, чтобы ее фотографировали. Для нее это был просто момент, когда можно надеть то, что нравится. Шампанское, белое и красное вино откупоривали бутылку за бутылкой. Один гость так напился, что шагнул в бассейн, затем вынырнул и выругался: «Черт! Я-то могу намокнуть, но телефон мочить нельзя!» Все засмеялись.

Во время учебы в Америке Ивэй вступил в студенческое братство. Туда принимали по следующим критериям: или ты очень богатый, или очень умный. Ивэнь так и не спросила Ивэя, его-то на основании которого из критериев отобрали. Подвыпивший Ивэй стал дико шумным. Он заорал в микрофон: «Джимми! Ты где, а? Поднимись на сцену». Ивэнь спросила, кого это он зовет. «Я тебя познакомлю. Это мой братан!»

Ивэнь стояла на сцене и наблюдала, как гости небольшими группками подходят, чтобы поздравить их и уйти. Так даже быстрее, чем произносить тосты. Один гость подходит, другой уходит, словно бы плетут какой-то сложный узор, один гость проходил сквозь другого, а потом третий переплетался со вторым. Сбросившие пиджаки гости на вид ничем не отличались от разносивших закуски официантов в галстуках-бабочках. Джимми? Кто это такой? К ним вроде как направлялся какой-то невысокий мужчина, но его тут же загородила чья-то пухлая фигура. Толстяк ушел. Все гости развернулись в профиль, как на египетских настенных росписях, и только невысокий мужчина двигался в их сторону. Его снова кто-то загородил. Ивэнь чувствовала, что ее разум постепенно угасает. Тот коротышка наконец приблизился к ним, полностью показавшись. Он взобрался на сцену и обнялся с Ивэем. Рядом с высоким и крепким Ивэем он напоминал ребенка. «Это Джимми, самый умный в нашем университете, такой умный, что я даже не отваживаюсь позвать его к нам работать». – «Здравствуйте. Можете звать меня просто Ивэнь».

Уже глубоко за полночь Ивэнь так сильно устала, что прокралась в зал и уснула, облокотившись на длинный стол. Когда Джимми пошел искать туалет, это зрелище его очаровало: в зале было слишком темно, все помещение блистало золотом и серебром и казалось заброшенным, два стола, каждый на шестьдесят посадочных мест, стояли параллельно, такие длинные, что отсюда другой конец казался точкой и постепенно расширялся по законам перспективы, которой обучали на занятиях по живописи. У ближнего к нему конца стола прикорнула миниатюрная невеста, розовое платье не скрывало спину, плечи, руки, такие белые, что они растворялись в белизне скатерти. Свет снаружи проникал через решетчатое окно, и тени ложились ромбиками на столе, как будто из него росли странные яркие чешуйки. Невеста словно бы спала на спине чудища из сказки, и ее могли утащить в любой момент.

Ивэй вошел. Эй, эй! Они вместе любовались этой картиной. Спина Ивэнь ритмично поднималась и опускалась. «Бро, ты же будешь с ней добр? Понимаешь, о чем я?» Джимми тихо закончил фразу и, сунув руки в карманы, побрел в туалет.

Ивэй накинул пиджак на плечи Ивэнь. Он вернулся на сцену, взял микрофон и на английском сказал: «О’кей, ребята, время спать!» Самый безумный парень из их университетского братства по имени Тед поднял высоко над головой свой бокал и громко закричал: «Эй, молчи уже! Весь мир знает, зачем ты жаждешь сбежать домой!» – «Тед! Fuck you! Иди ты на…» Тед пролил свое вино. «Эй, ты туда хочешь послать не меня!» Говоря это, он делал неприличные жесты. Все заржали. В это время в зале Ивэнь спокойно спала; когда за окном подрагивал свет, то на ее спине тоже вырастала чешуя, словно она и сама могла в любой момент взлететь.

Ли Гохуа всегда увозил Фан Сыци к себе в квартиру. На столе стояла шеренга напитков. Учитель с необычно честным лицом заявлял: «Я не знал, что тебе понравится, пришлось купить все». – «Я пью все подряд, столько всего покупать – деньги на ветер». Он сказал: «Ничего страшного. Выбери те, что тебе нравятся, остальные я сам выпью». Сыци показалось, что разговор, в который она нырнула, был необычно нежным. Слишком уж похоже на беседу двух супругов.

Сыци взяла кофе и выпила. Вкус оказался странным. Если сравнивать с заварным кофе, кофейный напиток в банке был из разряда тех, которыми обманывают детей. «Очень подходит в моей ситуации». При этой мысли Сыци неосмотрительно рассмеялась. «Что тут смешного?» – «Ничего». – «Тогда что смеешься?» – «Учитель, вы меня любите?» – «Разумеется, ты мой самый любимый человек на всем белом свете. Никогда не думал, что в таком солидном возрасте найду свою вторую половинку, я тебя люблю даже сильнее, чем дочь. Когда я думаю про это, то не испытываю вины перед дочерью. Это все ты виновата. Ты слишком красива».

Он вытащил из сумки пачку банкнот, перехваченную банковской резинкой для денег. Сыци с одного взгляда поняла, что в пачке сто тысяч юаней. Он бросил деньги рядом с напитками, словно бы включил их в команду напитков, из которых нужно было выбрать. Это тебе. Голос Сыци закипел: «Я не проститутка». Разумеется, нет, но половину недели я не могу с тобой видеться и чувствую угрызения совести по этому поводу. Мне хотелось бы быть рядом постоянно, заботиться о тебе, поддерживать тебя. Это всего лишь небольшая сумма денег, просто надеюсь, что ты будешь питаться получше и вспомнишь меня добрым словом, покупая то, что тебе нравится. Ты понимаешь? Дело не в деньгах, это всего лишь воплощение моей любви. Глаза Сыци сверкали. Почему этот человек такой глупый?! Она сказала: «Я не могу их принять, мне хватает карманных денег, которые посылает мне мама».

Ли Гохуа спросил ее: «Сегодня нет уроков, пойдем по магазинам?» Зачем? Тебе же нужны новые туфли? Я пока могу носить туфли Итин. Ну, ходить по магазинам необязательно значит купить. Сыци молча села с учителем в такси. Она смотрела на проносившуюся мимо дорогу и думала, что в Тайбэе нет ничего, кроме множества магазинов. Они вошли в обувной магазин, где продавались балетки известной марки, которые Сыци всегда носила. Ей неловко было спросить, откуда он узнал. Сыци сидела рядом с Ли Гохуа и примеряла туфли, а продавец был настолько любезен, что его черты искажались. Сыци заметила это. Ей казалось, что она купается в свете галогеновых ламп, развешанных в магазине. Ли Гохуа тоже это заметил и тихонько сказал: «Бутики обожают таких, как я, старых хрычей, которые приводят юных красавиц». Сыци недоверчиво уставилась на него, а потом заторопилась: «Пойдемте». Он отказался. Забрал балетки и расплатился. Сыци показалось, что в ее душе что-то сломалось и осколки вонзились в душу так, что стало больно. На другой день Сыци вернулась в их с Итин квартиру и только тогда обнаружила, что он тайком сунул деньги ей в сумку. Она тут же подумала, что этот человек любит без спроса все засовывать другим людям и еще хочет, чтоб другие бурно радовались. Ее переполняла боль, но она счастливо улыбалась.

Из магазина они вернулись в квартирку учителя. Сыци все еще злилась. Учитель попросил: «Не сердись, ладно? Чем тебе не угодила красивая вещь? Я же говорил, что это не деньги и не туфли, это моя любовь. Подарок – это ведь так прекрасно! Подарок – возможность материализовать абстрактную любовь и вручить ее тому, кто тебе нравится!» Он присел на корточки и сделал такой жест, словно преподносил ей что-то обеими руками. Сыци подумала, что он изображает дворцового евнуха, который в древности следовал за императором в молении о дожде, но скорее напоминает попрошайку. Что он просит? Ее?