Бред какой-то! - Шурд Кёйпер Страница 32

– Значит, так и есть.

Выходила какая-то бредятина.

Я сказала:

– Дилан, когда я выбралась из маминого живота и увидела тебя, то тут же в тебя влюбилась. По-твоему, это вполне возможно, потому что тогда мы только-только познакомились.

Это сравнение я больше использовать не стану, клянусь. Просто сейчас ничего лучше в голову не приходит. Дилан усмехнулся – глупо, как курица. То есть как индюк. Забыли курицу.

– И с тех пор я храню тебе верность, – сказала я, – но, по-твоему, это невозможно.

– Ну и дела! – присвистнул Дилан.

О сыне пилота вертолета я умолчала. И без того невероятно, что я говорила с Диланом о любви, запросто, вот так, так ведь? Так-так. Я заикаюсь на письме. Кто еще из писателей на такое способен? Ну так вот, все это случилось по правде. Этот разговор – всамделишный. Записан слово в слово.

Я спросила:

– Как у Джеки дела с Донни?

И тут же устыдилась – до того получилось мелко, по-детски.

– Что хуже? – спросил Дилан (он не только говорит хорошие вещи, но еще и задает хорошие вопросы. В самый подходящий момент). – Что хуже, Салли Мо? Когда плохой человек знает, что он плохой, или когда не знает?

Как раз об этом я успела поразмыслить.

– Если плохой человек знает, что он плохой, – ответила я, – значит, он хороший, потому что знает, как поступать правильно, только не делает этого. Как Клавдий.

– Кто?

– Дядя Гамлета.

– А, да.

– А если плохой человек не знает, что он плохой, то он не плохой, а просто думает иначе, чем мы.

– Значит, плохих людей не существует, Салли Мо?

– Ты не плохой, Дилан.

– Рад слышать.

– Моя очередь, – сказала я. – Что хуже: не существовать или существовать, но так, что тебя никто не видит?

– Я всегда тебя видел, Салли Мо. С той самой минуты, как ты выбралась из живота своей мамы.

Это было так мило! Я ущипнула его за руку, выше локтя, посильнее, и вдобавок слегка вывернула то место, за которое ухватилась. Я надеялась, что у него из глаз брызнут мои слезы.

– Ты существуешь, Салли Мо, – сказал Дилан, – и я этому рад. Ай!

Чтобы проверить, не отказал ли голос, надо было что-то ответить. Что угодно. У меня получилось. Я сказала:

– Если можно существовать так, чтобы тебя никто не видел, значит, есть и гномы, и единороги тоже есть.

Выражение лица у Дилана было уже не как у индюка, а как у плотника, который держит отпиленный палец во рту, чтобы тот не остыл.

To be or not to be, вопрошает Гамлет. Быть или не быть, жить или не жить, процветать или прозябать, отжить свой век или откланяться, быть видимой или невидимой, заметной или нет. Последнее совпадает по ритму с английским: to be or not to be. Гамлет имел в виду: жить дальше или покончить с собой. Но для меня to be or not to be значит – дать людям себя увидеть или нет. До сих пор единственное, что я сделала, чтобы меня увидели, – это невидимкой кралась за Диланом. Толку от этого маловато. Правда, есть кое-что похуже: когда тебя видят, но не замечают. Как кирпич в стене. Его замечают, только когда его нет. Эй, в стене дыра! Там же раньше был кирпич!

Дилан сказал, что меня очень ждут в бункере. Завтра. Особенно Джеки. А Донни так вообще требует, чтобы я пришла.

О том, что происходило там сегодня, Дилан не особо распространялся.

– Болтали всякую чушь о том, каким станет общество, когда к власти придут дети, – только и сказал он. – Я решил участвовать в выборах против Донни.

Донни считает, что без сильного лидера не обойтись, иначе идеальное детское государство обречено. При этом лидер должен быть избран демократическим путем. Поэтому на завтра назначаются выборы. Право голоса есть у всех, но, чтобы выдвинуть свою кандидатуру, нужно быть старше двенадцати. Так решил Донни. Он, конечно, боится, что кролики, фазаны и птички на кусте у бункера проголосуют за Бейтела. И Брат Монах заодно. И тогда официальным языком нашего идеального государства станет язык зверей.

Донни хочет, чтобы все, кто старше двенадцати, выдвинули свои кандидатуры. Но Джеки отказалась наотрез. От политиков ее тошнит.

– Мой отец обчистил всех бедных людей в стране, а политики подбросили ему миллионный бонус, – сказала она. – В эти скотские игры я не играю. Не желаю становиться такой сволочью.

Так что остались Донни и Дилан.

– Тогда Салли Мо тоже должна участвовать, – заявил Донни, – в интересах женской эмансипации.

Вот с этим Джеки согласилась.

А изобрели ее, женскую эмансипацию, между прочим, мужчины, но это я еще объясню попозже.

По-моему, Донни боится, что за Дилана проголосуют Бейтел и сам Дилан, а за него – Бакс и Никель плюс сам Донни, и тогда все будет зависеть от Джеки. А в ней он не уверен. Вот почему я должна участвовать, решил Донни. Он не дурак. К сожалению. Он думает, что тогда Бейтел и Дилан проголосуют за Дилана, мы с Джеки – за меня, из женской солидарности, а близнецы и он сам – за него, и он выйдет победителем. Но он не знает, что сегодня произошло между мной и малышом Бейтелом. И между мной и Диланом. Если они отдадут свои голоса за меня, я стану главной.

Что я сделаю, если стану главной? Какой у меня будет слоган? Слушать. Всех слушать. Обязать всех слушать всех. И строго наказывать тех, кто не слушает. Не слушает чужие истории. Слушание способно решить все мировые проблемы. А самое крутое в том, что слушать – значит и брать, и отдавать одновременно. Люди, которые хотят лишь отдавать, тоже эгоисты. Нужно вбирать в себя все – красоту, музыку, книги, искусство, иначе получится, что все это создано напрасно. Если никто не берет, можно давать и давать без конца. Пусть ветер сколько угодно трясет твои ветви, но если для твоих плодов нет почвы – они выросли зря.

Все религии требуют от верующих только отдавать. И если люди послушно этому следуют, то в раю смогут взять что угодно. В раю «все включено». Так что это очень эгоистично: ты делаешь добро только ради себя, чтобы потом получить награду.

Я непохожа на остальных, у меня все наоборот. До сих пор я только брала: читала, читала, слушала и снова читала. Теперь мне пора давать. Пора жить. Потому что, если я сейчас умру, прямо здесь, в этой палатке, можно считать, что меня и не было. Для чего мы живем? Чтобы сделать мир лучше. Если, когда я умру, в мире по-прежнему будет твориться бардак, значит, я потерпела неудачу. Дети рождаются во все времена, один за другим. Пусть для них мир будет лучше, чем для меня. Чем сейчас. Вот еще один хороший слоган: со мной все в порядке, а как остальные? Для того мы и существуем на свете. Такие вот мысли приходят в голову, когда лежишь одна в палатке и не можешь читать. Начинаешь думать о смысле разных вещей.

Дедушка Давид говорил: