Особые отношения - Джоди Пиколт Страница 32

У каждого гея своя история о несчастливой любви к человеку, который не был геем. Когда это случается впервые, думаешь: «Я смогу ее изменить. Я знаю ее лучше, чем она саму себя». В итоге неизбежно остаешься у разбитого корыта с еще более разбитым сердцем. В известном смысле можно провести параллель с женщиной традиционной ориентации, которая уверена, что ее любимый, избивающий ее каждый вечер, в конце концов прекратит издевательства. Результат обоих этих случаев одинаков: люди не меняются; и не имеет значения, насколько ты привлекательна, насколько сильна твоя любовь, — невозможно превратить человека в того, кем он не является.

Я все детство влюблялась в обычных девчонок, несмотря на то что тогда не могла объяснить это свое чувство, — но моей первой взрослой ошибкой стала Джанин Дюрфи, играющая на первой базе в университетской команде по софтболу. Я знала, что у нее есть парень — парень, который постоянно ей изменял. Однажды вечером, когда она пришла ко мне в комнату в общежитии вся в слезах, потому что застукала его с другой, я пригласила ее войти, чтобы она успокоилась. Так или иначе, но от выслушивания ее рыданий я перешла к поцелуям, и целых десять удивительных дней мы были вместе, но потом она вернулась к парню, который вытирал об нее ноги. «Было весело, Ванесса, — извинилась она. — Только это не для меня».

Важно упомянуть, что у меня много подруг традиционной ориентации, женщин, которые меня сексуально не привлекают, но с которыми я все же люблю пообедать, сходить в кино и тому подобное. Но за многие годы лишь нескольким удалось зажечь во мне крошечный огонек «а что, если…». Именно от них я усердно пыталась дистанцироваться, потому что я не мазохистка. Столько раз доводится слышать: «Дело не в тебе. Дело во мне».

Я не испытательный полигон. Не хочу, чтобы на мне ставили эксперименты. Мне не доставляет удовольствия проверять, удастся ли моему личному обаянию подавить чью-то мозговую «проводку».

Я верю, что родилась лесбиянкой, — следовательно, приходится считать, что люди с традиционной ориентацией тоже такие от рождения. Но я также верю, что можно влюбиться в человека, — само собой разумеется, что иногда это парень. Иногда девушка. Я часто задаюсь вопросом, что буду делать, если величайшей любовью моей жизни окажется все-таки мужчина. Любишь же человека за то, кем он является, а не за то, что он голубой или лесбиянка?

Не знаю. Но я точно знаю, что нахожусь на том этапе своей жизни, когда важнее «навсегда», а не «здесь и сейчас».

Я понимаю, что человек, которому я подарю последний поцелуй, во сто крат важнее того, которому я подарила первый.

И я также знаю, что лучше не мечтать о том, что несбыточно.

Я сижу за письменным столом и не могу сосредоточиться на работе.

Каждые две минуты я смотрю на часы в углу экрана компьютера. Без пятнадцати час — а это означает, что операция Зои уже давно закончилась.

Ее мама сейчас в больнице. Я хотела тоже туда поехать, но не решилась: а вдруг мой поступок покажется странным? В конце концов, сама Зои меня не приглашала. А я не желаю навязываться, если она хочет побыть только с мамой.

Но меня раздирают противоречия: может быть, она не просила меня приехать, потому что не хотела, чтобы я чувствовала себя обязанной навестить ее в больнице?

Что, разумеется, полнейшая ерунда.

Без четырнадцати час.

В минувшие выходные мы с Зои ходили в художественный музей при Род-Айлендской школе искусств. Современная выставка представляла собой пустой зал, по периметру которого стояли картонные коробки. Я присела на одну, но на меня тут же зашикал смотритель музея, и я поняла, что случайно стала частью выставки.

— Можешь считать меня мещанкой, — сказала я, — но мне больше нравится любоваться живописью на полотнах.

— Всему виной Дюшан, — ответила Зои. — Парень взял писсуар, подписал его и выставил в семнадцатом году в качестве предмета искусства, который назвал «Фонтан».

— Шутишь?

— Нет, — сказала Зои. — Недавно этот горшок как предмет, оказавший на искусство огромное влияние, назвали примерно пятьсот специалистов.

— Видимо, так случилось потому, что человек должен понимать, что предметом искусства может стать что угодно — например, ночной горшок или картонная коробка, — если поместить этот предмет в музей?

— Да. Именно по этой причине, — с серьезным лицом ответила Зои, — я жертвую свою матку анатомическому театру.

— Убедись, что там будут стоять еще картонные коробки. А в зале будет окно. Тогда экспонат можно будет назвать «Матка с пейзажем».

Она засмеялась, но как-то тоскливо.

— Скорее уж «Пустая матка», — возразила Зои, и пока она не погрузилась в собственные мысли, я потащила ее на улицу в кафе, где варят самое изумительное латте с пенкой, которую поистине можно считать искусством.

Без десяти час.

Интересно, Дара позвонит мне, когда Зои привезут из операционной? Я к тому, что вполне естественно с моей стороны удостовериться, что она легко перенесла операцию. Я убеждаю себя, что отсутствие новостей не означает, что произошло что-то непредвиденное.

Я из тех людей, которые склонны предполагать худшее. Когда мои друзья куда-нибудь летят, я проверяю, что самолет приземлился, чтобы убедиться, что не случилось авиакатастрофы. Когда я покидаю город, то выключаю из розеток все приборы: а вдруг случится скачок напряжения?

Я загружаю на компьютере главную страницу сайта больницы, в которой Зои делают операцию, набираю в поисковике словосочетание «лапароскопическая гистерэктомия» и читаю перечень возможных осложнений.

Когда звонит телефон, я коршуном бросаюсь на трубку.

— Да?

Но звонит не Дара и не Зои. Голос чуть слышен, такой слабый, что едва различимы слова звонящего.

— Звоню, чтобы попрощаться, — шепчет Люси Дюбуа.

Эта девочка, девятиклассница, о которой я говорила Зои несколько недель назад, страдает от затянувшейся депрессии. Она уже не первый раз звонит мне в трудную минуту.

Но впервые ее голос едва слышен. Как будто она под водой и быстро идет ко дну.

— Люси! — кричу я в трубку. — Ты где?

Я слышу, как гудит поезд и вдалеке раздается колокольный звон.

— Передайте всему миру, — бормочет Люси, — что я сказала: «Пошли вы все!»

Я беру лист, где ежедневно отмечается посещаемость: напротив Люси Дюбуа, словно пророчество, стоит «отсутствует».

Удивительное ощущение, когда спасаешь чужую жизнь.

Основываясь на гудках поезда и церковном звоне, который я слышала в трубке, полиция сузила радиус поисков до территории вокруг старого деревянного моста, который упирается одним концом в католическую церковь, где служили (в час дня) обедню. Люси обнаружили лежащей под скамьей, рядом с ней пустой пузырек от тайленола и литровая бутылка из-под энергетического напитка «Гаторейд».