Три позы Казановы - Юрий Поляков Страница 32

– Правда, – кивнул Кокотов и вообразил, как его и Наталью Павловну под истошные звуки духовой меди хоронят в дорогом двуспальном гробу.

– Я приехала в Москву и затаилась, оборвав с Флёр все связи. Она пыталась до меня дозвониться, отбивала телеграммы, заваливала письмами, подсылала ко мне знакомых, и всё это с одним лишь вопросом: «Натали, что случилось?» Мадам Лоран, обеспокоенная судьбой дочери, дозвонилась до моей мамы, чтобы узнать, почему я веду себя хуже, чем Настасья Филипповна? Но поскольку мама французского не учила, а мадам Лоран, как и положено гордой галлке, презирала английский, они друг друга не поняли. Мама вообразила, будто я заняла у Флёр деньги, и страшно меня бранила. Наконец в очередной раз ко мне примчался Сирил, её сменщик из «Пари-матч» и, коверкая от волнения слова, закричал, что если я «не открикнусь», Флёр «закончит собой». Я «открикнулась», передала через Сирила, уезжавшего в отпуск, короткое письмо, в котором клялась в вечной любви, но намекнула, что на самом деле работаю тайным агентом КГБ под крышей АПН… Мне было приказано завербовать Флёр, но я отказалась и теперь стала навек невыездной. Более того – за мной по пятам ходят громилы из «отдела убийства инакомыслящих». И знаете, Андрей Львович, сработало!

– Не может быть!

– Да! Всё-таки из меня могла выйти великая шпионка. Тактику я выбрала безошибочно. Напиши я, что встретила другого мужчину или другую женщину, Флёр стала бы за меня бороться. Объяви, что у меня СПИД, она бы бросилась на помощь и сама бы инфицировалась в знак любви… Не отстала бы. Нет! Никогда. Но КГБ – эти три буквы излечивают западников от всего, даже от большой однополой любви. Флёр мгновенно остыла, словно её опустили в жидкий азот, и написала, что никогда не простит мне пакт Молотова – Риббентропа!

– А пакт тут при чём? – опешил писатель.

– Не знаю… Странные они всё-таки, европейцы. И ладно. Главное – отстала! Теперь надо было избавиться от Вадика. Когда я слышала его шаги в прихожей, меня начинало тошнить. Рядом с ним я чувствовала себя засахарившимся подарочным зайцем, которого забыли съесть. План я разработала заранее, зная, что Вадик регулярно запирается с Нелли в фотолаборатории. Я сделала, как и положено шпионке, дубликат ключа.

– Зачем? – удивился Кокотов. – Неужели нельзя было…

– Нельзя! Вы не знаете Вадика. Во-первых, по-своему он любил меня, а во-вторых, ему страшно нравилось жить в моей квартире на Плющихе и ездить на дедушкину академическую дачу в Кратово. Он бы ни за что не отвязался. Провинциалы вообще народ приставучий итрудновы-водимый!

– Это верно! – согласился Андрей Львович, вспомнив Веронику.

– Когда, осторожно отперев дверь, я вошла в лабораторию, то обнаружила в тусклом красном свете забавную картину: голая Нелли стояла на коленях и, казалось, надувала большую резиновую куклу, удивительно похожую на моего мужа. Вадик смотрел вверх и морщился, словно мучительно вспоминал чью-то забытую фамилию. Я невольно отметила, как он располнел и округлился за годы нашего брака. Завидев меня, девушка взвизгнула и, хватая одежду, умчалась. Он сначала потерял дар речи, а потом сказал, заикаясь: «Это не я!» Пока оформляли развод и лечили Вадика, пытавшегося отравиться химикалиями, я размышляла, чего теперь хочу от жизни. И поняла: я хочу стать богатой и независимой. Я не желала, как мой дедушка, сначала дружить с Вавиловым против Лысенко, а потом с Лысенко против Вавилова только ради сохранения академической дачи. Не желала, как моя мать, всю жизнь трепетать, что очередной главный редактор попрёт её из эфира. Я готова была отнять, украсть, убить, но любой ценой разбогатеть, а значит – получить независимость! Это стало моим новым наваждением! Тут и подвернулся Лапузин. А сколько времени?

– Без пяти десять…

– Я должна срочно звонить адвокату. Но мы с вами обязательно продолжим нашу роскошную беседу.