Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине - Филип Аллен Грин Страница 32

Срабатывает рация. Машина сбила пешехода. Жертва без сознания, откликаются машины 7 и 12. Я знаю, что наши планеты вот-вот столкнутся.

Мы слушаем рацию. В приемном покое начинается суета. На связь выходит скорая. Все плохо. Жертва — маленький ребенок. Девочка. Она в критическом состоянии. Машина на полной скорости ехала по школьной зоне. Думаю, что жизнь снова непоправимо изменилась из-за короткого звонка смартфона.

Звонит телефон. Сквозь треск и помехи я разбираю только одно — дрожь в голосе парамедика.

— Время прибытия две минуты, — говорит он. — Сильные повреждения лица, травма груди, возможно, повреждение легкого. Капельница установлена, эндотрахеальная трубка пациентке не введена.

Рация смолкает. Я делаю глубокий вдох. Моя задача — избавиться от всех эмоций, чтобы мы могли подготовиться. Я превращаюсь в человеческую черную дыру. Мы не можем позволить себе чувствовать. Ребенок умирает. Чувства придут позже. А сейчас нужно сосредоточиться. Нужно двигаться. Чувствовать нельзя — иначе мы потеряем концентрацию и не справимся.

Я говорю спокойно, по-деловому, словно речь о починке сломанного компьютера — нужны лишь запчасти, и все будет в порядке. Часть А подойдет к части В, а та соединится с частью С.

И ничего больше.

Голос мой звучит уверенно и ровно — даже я сам это чувствую. Я говорю так убедительно, что сам начинаю в это верить. Но внутри я ощущаю холодный ужас. Именно ужас.

Мысленно я вижу, как проявляются лица на старой двери девятой палаты. Они смотрят на нас, наблюдают, оценивают. Я стараюсь не обращать на них внимания. Я готовлюсь к неизбежному — мне снова предстоит увидеть, как жизнь обрывается у меня на глазах.

Мы готовим вторую смотровую. Бегают люди. Раздаются громкие голоса. Готовятся трубки, препараты и приборы. Одна из сестер раздает ярко-желтые халаты и голубые перчатки — словно пули и каски перед боем.

Все знают свои роли. Техники готовят мониторы и каталку. Сестры перебирают препараты и раскладывают в ряд шприцы с растворами. Они готовы ко всему, что вот-вот произойдет в приемном покое. Приходит священник с Библией. Я держусь в стороне, мысленно повторяя протоколы, дозы, размеры трубок и планы действий. Атмосфера становится напряженной. Мы готовимся. И это происходит.

Мы готовы.

В зале повисает тишина. Наше существование сосредоточено в одном мгновении. Никто не движется. Все мы чувствуем себя живыми, полными сил и реальными. Каждый из нас ощущает тревогу, возбуждение и ужас перед тем, что нас ожидает. Цвета становятся ярке, дружба с сестрами крепче, разум острее. Даже воздух кажется мне чище. Я чувствую, как сердце бьется в груди, ощущаю свои руки и кожу — каждую частичку себя.

В зал вбегают медики со скорой. Они делают массаж сердца, и в приемном покое все оживает. Когда они вкатывают каталку во вторую смотровую, время замедляется. Я весь сосредоточен на ребенке, который лежит на носилках передо мной. Девочка изуродована и сломана, как цветок, который кто-то втоптал в землю. Я понимаю, что бой будет проигран, еще до того, как приложить стетоскоп к покрытой кровью груди.

Есть вещи, о которых я не могу писать. Есть вещи, о которых я никогда не напишу. Они слишком ужасны, чтобы делиться ими с вами. Порой приходится что-то оставлять только для себя. И это случается сейчас. Следующие несколько минут того дня священны, ужасны и неприкосновенны. И они останутся такими навсегда. Это остается только с теми, кто в тот день разделил со мной груз. Мы приняли его на себя за вас. Мы понесем его за всех.

И на двери девятой палаты появляется новое лицо, которое смотрит, ждет и, возможно, помнит.

Я знаю, что через недели, месяцы и годы я все еще буду видеть ее лицо. Я окажусь в пустыне, один, вдали от всех людей. Дверь палаты № 9 предстанет перед моими глазами. Я почувствую, как лица медленно выплывают из-за горизонта и выстраиваются в круг рядом со мной возле мерцающего пламени костра.

Пустыня, звезды, одиночество… Все это не может удержать их вдали. Я буду смотреть в огонь, дым будет виться, словно призрак, улетающий в ночное небо. Я буду думать. Знают ли звезды? Знает ли Бог? Знает ли земля? Что есть это место, эта жизнь, эта краткая вспышка света перед тем, как мы провалимся во мрак, откуда вышли? Я часами буду смотреть на танец огня и дыма. Лица будут присутствовать рядом со мной. Я буду чувствовать их. Они тоже будут думать о том же. Наконец, огонь догорит, дым растает и взойдет солнце. Через два дня я вернусь на работу. Но в пустыне я пойму, что лица всегда будут со мной.

Ожидая.

Наблюдая.

Не оставляя меня в одиночестве в преддверии появления нового пациента.