Рейс на Катар (сборник) - Николай Мамаев Страница 31

– Еще полчаса, и включат фонари! – Нежин даже не понял, что произнес это вслух.

Он нерешительно вышел из-под козырька, который до этого момента служил ему убежищем от непогоды, и завернул за угол ветхого здания. Бродить по сырым улочкам старого района не было сегодня никакого желания, а потому он решительно взял курс на остановку трамвая, готового довезти его до дому. Сейчас Нежин с удовольствием бы растянулся на диване и подремал.

Двое громко беседовавших мужчин дежурили возле своих автомобилей и дымили папиросами. Один из них, молодой высокий парень, одетый в засаленную серую куртку, из-под которой выглядывал проеденный молью старый зеленый свитер, стоял, облокотившись о крышу серого автомобиля. От одного уголка его рта к другому гуляла папироса. Его приятель был пониже ростом и одет куда более опрятно, хотя на тот же самый манер. Он стоял напротив, засунув руки в карманы брюк, и, как показалось Нежину, рассказывал анекдот. Его слушатель вдруг разразился безудержным хохотом, отчего мокрая от слюны папироса, едва не выпала изо рта.

– Вот же… – чертыхнулся он, стараясь удержать нижней губой балансирующую папиросу. – Эй, а ты что уставился? Нужны проблемы? – кинул он Нежину, который чересчур засмотрелся на эту парочку.

Его приятель повернул голову на девяносто градусов и уставился на Нежина воспаленными слезящимися глазами.

Нежин примирительно выставил перед собой ладони и пожал плечами:

– Никаких проблем!

– Вот и иди себе, куда шел! Ишь ты! – высокий обнажил почерневшие от табачного дыма зубы.

Его приятель изобразил на лице что-то подобное и сплюнул под ноги. Вероятно, это были фабричные рабочие, трудящиеся на писчебумажном производстве неподалеку. Нежин прошмыгнул мимо. Спину ожгли недобрые провожающие взгляды. Нежин прибавил ходу.

«Еще пара шагов до светофора, а от него налево. А там до остановки рукой подать!» – подумал с облегчением. Не то чтобы он был труслив, просто хотелось как можно скорее покинуть ужасный район. Он представил, каким это место станет через пару часов, когда закроются все конторы, большинство магазинов, в которых днем совершает покупки каста засаленных белых воротничков и манжет, а пространство узких мощеных улочек заполнит густая темнота. Некоторые из этих улочек ослепнут совсем, даже несмотря на то что утыканы раскачивающимися фонарями на тонких черных стебельках. По спине пробежали мурашки. Кончики пальцев начали леденеть.

Он сделал около двух десятков торопливых шагов, прежде чем достиг цели. Металлическая конструкция трамвайной остановки была почти целиком оклеена кустарно слепленными бумажными объявлениями, большинство из которых предлагали аренду дешевого жилья, парикмахерские услуги и организацию праздников. Некоторые сообщали об открытии крохотных магазинчиков неподалеку. Стоило отойти всего на несколько шагов, как все они превращались в омерзительные склизкие ошметки, облепившие стальной каркас, или же могли сойти за пятна плесени.

На влажной кованой лавочке сидела пожилая женщина с авоськой на коленях. Рядом с ней господин с окладистой седой бородой листал вчерашнюю газету, посасывая трубку. В шаге от них, под пластиковым козырьком, о чем-то перешептывалась влюбленная парочка. Барышня слегка придерживала за локоть своего кавалера, он, в свою очередь, касался свободной правой рукой ее талии. Стараясь вконец не продрогнуть, так как оба были одеты не по погоде легко, они едва заметно притоптывали на месте, будто пританцовывали. Нежину подумалось, что этот танец красивее того, что они разучивали вместе с Тамарой перед своей свадьбой. Этот дышал жизнью и искренностью чувств, их же свадебный танец – постановочные движения, которые два танцора вынуждены разучивать впопыхах перед большой премьерой.

Прошло одиннадцать лет с того момента, как они перешагнули порог храма, в котором венчались. Трудно сказать, проводились ли там сейчас службы, да и вообще выстоял ли он, не превратившись в руины, – христианских храмов почти не осталось. Лишь кое-где в деревеньках, где кирпичные трубы ветхих деревянных домиков коптили студеными вечерами мрачное зимнее небо, все еще можно было наткнуться на скромную церквушку.

И вот теперь, когда он оглядывался на их совместное прошлое, стоя на продуваемой со всех сторон трамвайной остановке, Нежин задал себе один единственный вопрос: любил он жену все эти годы? Наверное – нет. Его любовного запала хватило примерно на год с того момента, как они обвенчались. Ощущал ли он это чувство по отношению к себе с ее стороны, Нежин ответить затруднялся. Их представления о любви в значительной степени разнились. В его представлении это была прежде всего страсть. Для нее же, как ему казалось, куда важнее чувство было уверенности в завтрашнем дне.

Тамара поддерживала его, как могла, когда умерла его мать. Она не отходила от его постели, когда он в бреду жара видел вокруг себя странные картины, лежа на влажной простыне в маленькой комнатушке, наполненной спертым воздухом. Но, пожалуй, самым тяжелым периодом в их жизни был тот, когда он остался без работы, а на руках у них была восьмимесячная Людка. В то время денег едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Он прекрасно помнил, как если бы это было вчера, как он в замызганных серой слякотью брюках и износившихся дырявых туфлях обивал пороги городских школ, моля, чтобы его взяли хотя бы на полставки преподавателем языка. По вечерам, когда возвращался домой после бесплодных поисков, обильно приправленных солидной порцией сопутствующих унижений, у него не оставалось сил ни на что, кроме как бросить свое уставшее ноющее тело на старую скрипучую тахту в уголке комнаты. Он несколько раз даже задумывался о том, чтобы куда-нибудь сбежать, просто так, не ставя никого в известность.

Старая железная дорога проходила в нескольких кварталах от того места, где они жили. И по ночам, когда суетные звуки обрывались, отчетливее всего до его ушей доносилось громыхание неспешно ползущего товарняка.

Иногда раздавался оповестительный гудок, такой одинокий и печальный. Он словно говорил проплывающим мимо сонным фабричным стенам да убогим грязным деревцам: «Вот он я, двигаюсь себе не спеша вперед, а вы продолжайте спокойно спать».

Помнится, он поделился своими мыслями о побеге с Колей Денисенко, бывшим сокурсником, единственным человеком, которого в те годы, Нежин мог назвать своим другом.

Небесного цвета глаза, в которых горел пламень идеализма и отваги, уставились на Нежина, рискуя прожечь насквозь, а с потрескавшихся губ слетело: «А что же будет с твоим ребенком? Прежде подумай хорошенько». Больше Коля ничего не сказал, его ясные глаза, которые знали, казалось, все на свете, устремились вдаль. В тот день было ветрено, а они, в одних лишь рубахах с расстегнутым воротом, сидели на крыше здания библиотеки. С тех пор они стали общаться все реже и реже. Коля переехал куда-то на север, найдя там работу по душе смотрителем какого-то музея, а Нежин остался здесь…

Спустя несколько месяцев его взяли в «Миллион» на должность наборщика. Не обошлось без помощи матери, чья хорошая подруга сумела выхлопотать для него местечко. «Скромное, но совсем не пыльное», – как выразилась подруга, будучи в гостях по случаю у его матери. И вроде бы жизнь начала потихоньку устраиваться, но через три месяца мама умерла.