В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков Страница 31

B. C. Вот видите как!

А. П. Человеческая память с годами слабеет: поколения за поколением утрачивают память предков. Послереволюционные люди, которым было двадцать – тридцать лет об этом помнили. Дети помнили о том, что их отцы помнили, а внуки уже ничего не помнили. И вот когда разрывается эта потомственная связь доброжелательности, тогда и начинаются эти кровавые оргии, чему мы были свидетелями после распада СССР.

Я очень люблю Таджикистан как страну, в которой не раз гостил, поэтов которой (Рахмата Назри, Хакназара Гоиба и других) переводил и считаю до сих пор за своих братьев. И мне очень грустно было, что вся эта межнациональная вакханалия началась именно там с того, что была насмерть забита националистами группа солдат, ехавших в автобусе в увольнение. Но чего националисты добились? Гражданской войны и собственной смерти. И если бы на Памире зорко не стояла русская дивизия, то такой страны уже давно бы не было. Вот и получается – мы им не отомстили за наших убитых солдат, как это делают, например, израильтяне, а, наоборот, ещё и защищаем. А сколько тысяч таджиков живут и работают в Москве теперь? И заметьте, москвичи их не обижают. Мы – народ незлопамятный, но всё же небеспамятный и должны хорошо знать свою историю и помнить друзей и недругов.

B. C. Задача нашей беседы как раз в этом же – восстановить историческую память об удивительной, многогранной, многонациональной поэзии, рождённой, выпестованной в недрах СССР. Но литература, как и вообще культура, немыслима без персоналий. Например, поэзия Мустая Карима – современное культурное достоянии Башкирии. Я помню, как часто она раньше звучала в радиопередачах, по телевидению на весь Советский Союз. Теперь другие времена. Вы общались с поэтом, и вам известно, как он эти «другие времена» воспринял?

А. П. Когда я познакомился с Мустафой Савичем, то он уже полностью в своём творчестве перешёл на прозу. Но я знаю, что поэт, которого я очень люблю, боготворю и стараюсь, чтобы память о нём не угасла – Алексей Недогонов (погиб в тридцать три года за два дня до получения Сталинской премии 1-й степени за поэму «Флаг над сельсоветом»), воевал вместе с Мустаем Каримом и дружил с ним. Алексей первым из русских поэтов, ещё на фронте переводил его стихи на русский. И когда отмечалось 80-летие Мустая, я от имени Международного Фонда наградил его золотой медалью М. Ю. Лермонтова за переводы классика русской словесности на башкирский язык. А после во всеуслышание сказал, что у Карима было много замечательных переводчиков, но я поднимаю тост за тех переводчиков, которые переводили его бескорыстно под обстрелами на фронте, когда ещё в Башкирии имени Карима мало кто знал. И Мустай-ага очень добрым словом вспомнил Алексея Недогонова.

Если же вернуться к прозе Мустая Карима, то мне она очень нравится. Его замечательную, совестливую повесть «Башкирия в моём сердце» мы печатали в «Исторической газете». Мудрый человек, он написал мне в сентябре 1997 года тёплое письмо, где были такие великие строки: «Как-то мы с Вами говорили о том, что история доносит до нас добрую и злую память народов и времён. Пусть нам служит больше её добрая память!»

И потом мы много раз с ним встречались, играли в бильярд – он любил погонять шары на досуге. Я считаю, что Мустай Карим один из тех людей, которые вобрали в себя многонациональную Россию. Он понимал, как никто, что Россия сохранила многие народы от варварского уничтожения (противоположных примеров мы знаем массу как в Европе, так и в Америке) и ценил её мировое предназначение. Потому-то свой писательский опыт он посвятил защите павшего СССР.

B. C. Какие разные писательские судьбы. Какие противоположные исторические ценности они отстаивают. Я думаю, что и Расул Гамзатов скорбил о распаде СССР.

А. П. Но тут надо знать, что ни Расул, ни Мустай не были в тюрьме, не были в лагерях, а Кугультинова и Кулиева, хотя они и доблестно сражались на фронте, сослали в лагеря. Тут надо напомнить, что со своих территорий были высланы несколько народов (крымские татары, калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы), но не просто так, а за кровавые дела своих соплеменников. За содеянное зло отвечало целое племя. Такова трагическая реальность тех лет. За действия партизан отвечало гражданское население моей Смоленщины. И в феврале 1942 года деревня Тыновка, в которой я жил тогда с матерью и её родственниками, фашисты уничтожили полностью. Только восемь человек, раненные, как мы с матерью, спаслись. Но я же не предъявляю претензий германскому правительству, не получаю деньги за гибель моих родственников и моего детства! Хотя знаю и помню генетической памятью историю России. Горькую. Не для всех справедливую. И для моего рода тоже. Я имею в виду греческую операцию НКВД 1938 года на Украине, когда погибло и было сослано в лагеря восемь моих родственников по отцовской линии.

Выселение (депортация) это не исключительно советский уникальный опыт. Например, во время Второй мировой войны американцы двести тысяч японцев, живущих в США, перекинули с восточного на западный берег континента, англичане тоже всех немцев отправили в Америку. Подобная репатриация естественна для тяжёлых времён. Кстати, при наполеоновском нашествии предусмотрительный губернатор первопрестольной граф Ростопчин переселил на Волгу многих французов и немцев, шведов – жителей Москвы. Превентивные меры сработали: Наполеону не из кого было создавать своё правительство.

B. C. В СССР эти народы переселяли не просто из-за того, что они могли как-то помогать врагу, а за то, что они били в спины нашим воинам, воевали с оружием в руках на стороне врага, зверствовали над пленными на временно оккупированных врагом территориях. Единственное, я не знаю, числилось ли что-то подобное за поволжскими немцами?

А. П. Так уж устроен человеческий род, что при изменении ситуации кинжал в спину получали многие, так мстя за причинённые им беды. Немцы, которые жили в Украине около двухсот лет (их предков спасла Екатерина Великая от голода и нищеты, выделив для переселения 20 миллионов золотых рублей – огромные деньги по тем временам), тут же перешли на сторону гитлеровцев, как только те заняли украинские земли. Предвидя будущую трагедию, официальные люди в Кремле сделали такую провокацию. Они на самолётах выбросили в Поволжье два десанта наших солдат в фашистской форме. И поволжские немцы их встречали с радостью, стали записываться в их батальоны. Представьте, что было бы во время Сталинградской битвы, если бы эта республика восстала и перерезала пути снабжения наших войск. Я читал документы о всех этих событиях. Они свидетельствуют о том, что целые народы выселялись за двое-трое суток. Если бы их выселяли насилием, то мы бы завязли в кровавых разборках. Но была проведена разъяснительная работа среди духовных и административных представителей этих народов, и уже они доносили до своих соплеменников мысль о жестокой необходимости переселения. Мой друг, выдающийся ингушский поэт Сайд Чахкиев доверил мне перевести свой цикл стихотворений о депортации своего народа. В стихотворении «Говорят, что и металл устаёт…», посвященном мне, он пишет о своей жизни в казахских степях: