В жару - Нина Строгая Страница 31

– Эхе-хе гриб, грибочек, и какой симпатичный! А на нем сидит гусеница, синяя, ого-го! А что это вы делаете, синяя гусеница?

– Сижу, курю… Постой, а почему, собственно? Ты кто такая?

– Не знаю, сударыня, то есть знаю, кто я была утром, но с тех пор…

– Ты в своем уме?

– Не знаю, может быть, в Мэри-Эннином…

– Не понимаю…

– А я и сама не понимаю – столько превращений! Кто хочешь, собьется!

Вынырнувиз-под одеяла – глотнуть немного воздуха, – Иван с отвращением взглянул на экран – финальная сцена, в которой главный герой взял со стола электрический нож и принял решение, и вот-вот наступала уже жуткая развязка, вынудила почувствовавшего подступающую к горлу тошноту Ивана спрятаться обратно.

– Это просто ты путаная девочка…

Время, казалось, замерло, застыло, но в какой-то момент совершенно уже занедуживший, совершенно расклеившийся уже Иван услышал, как открылась входная дверь, а через минуту в комнате появился Николай.

– Ну что? Крючит тебя? – он зажег притаившийся в углу торшер.

– Угу, – пытаясь выдавить из себя улыбку, ответил Иван.

– Еще бы. Ого! – Николай прижал ладонь ко лбу Ивана. – Температурка у тебя, дружочек, высокая. – Болит?

– Угу, – озноб пробивал Ивана насквозь, и при этом ему казалось, что множество натянутых внутри него струн начинают лопаться, рваться одна за одной.

– Где болит?

– Везде… – еле слышно ответил Иван.

– Хочешь еще? Будешь терпеть? – выражение лица Николая снова сделалось суровым. Он присел рядом с Иваном на диван, и, чуть склонившись, приподнял его голову.

– Да, – прошептал Иван.

– Какой же ты…

– Пор-ро-сенок…

– Красивый, блядь!.. Нет, ты уж смотри. Смотри на меня, я сказал! – Николай потянул Ивана за волосы. – Нравится тебе? Все еще нравится тебе, когда вот так тебя распинают?

– Да.

– Любишь меня? – еще сильнее натягивая волосы Ивана, прошипел Николай.

– Люблю.

Николай отпустил Ивана и поднялся.

– Что будешь есть? – лицо его вновь приняло обычное свое внимательное, чуть надменное выражение. – Мясо будешь? Стейк поджарить? Яичницу?

– Угу, – кивнул Иван в ответ, хотя сомневался в том, что сможет проглотить хотя бы кусочек.

– Шампанское? Водку? Коньяк? Вино? – шутливо продолжал Николай.

Иван отрицательно мотнул головой.

– Такое? – Николай вытащил из кармана пиджака продолговатую цветную упаковку.

– Да… Хорошее, – стуча зубами, ответил Иван.

– Уколешься или уколоть?

– Уколюсь… нет, уколи, пожалуйста, – снова вымученно улыбнулся Иван, сотрясаясь всем телом.

– Руки вымою, подожди…

– Да замолчишь ты, поросенок?!

– Осторожно, вы попадете в ребеночка!

– А я в него и мечу! Недолет! Перелет!

– Хряу-у-у-у!

– Осторожно. Ой, бедный носик, тебя засыпали перцем, закидали кастрюлями, перченый ты мой мальчик.

– Да, кстати, герцогиня, королева прислала вам приглашение на вечерний крокей.

– Где оно?

– Вот.

– Держи!

– Хряу-у-у-у!

– Ой, да разве можно так кидать ребеночка?!

– Этого? Можно!

– Побегу переодеваться. Где моя форма?!

– А ну-ка я ей вслед!.. Ух, опять мимо! Это все перец, э-э-э так глаза и ест. А ну, все вон отсюда! Воо-он!

– Какие все грубияны! Пошли, мой маленький.

– Хрю, хрю, хряу!

– Ой, да чего ж ты так брыкаешься – растопырился, как морская звезда! Надо взять его с собой – через денек-другой они его здесь прикончат!

– Хря, хря, хряу-у-у-у!

– Выражай свои мысли как-нибудь по-другому.

– Хряу-у-у!

– Ну-ка, ну-ка, дай-ка я вгляжусь в твое лицо… Батюшки! Да он стал поросенком, – довоспитывались!.. Ну-ка, становись на ножки, беги… А как поросенок он очень даже мил… [51]

Через несколько минут Николай вернулся с большим, наполненным розоватой жидкостью, шприцем и ватным, смоченным водкой диском в руках.

– Там иголка… длинная очень… – стуча зубами, объяснял Иван, – но ее нужно глубоко вводить…

– С размаху или плавненько? – хищно улыбнулся Николай, откидывая край одеяла и оголяя трясущееся бедро.

– Коля… – простонал Иван, прикрывая ладонью глаза – ему казалось, что от нервного перенапряжения и боли он сейчас же потеряет сознание, – не могу больше… не могу… с-с-с-с-с-с, м-м-м-м-м-м…

– А ты как думал, будет? – как обычно, строго, но совершенно не ласково спросил Николай, медленно вводя лекарство. – Так себя поломать, изувечить. Это тебе не в машине расплющиться и не с лошадки брякнуться. Дурак, – сердился он.

– Вы-выключи, пожалуйста… невозможно уже, – страдальческим голосом попросил Иван.

Выполнив просьбу, Николай вышел из комнаты, в которой, такие долгожданные для Ивана, воцарились, наконец, тишина и темнота.

Закрыв глаза, он лежал в этой тишине-темноте, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам. Шквырчало на сковородке мясо, шумно лилась вода из крана, падали в мусорное ведро скорлупки от яиц, и те тоже затем шквырчали, и тихо и нежно струилась из динамиков босанова [52]…

* * *

«– Хорошо тебя развинтило, принцесса.

– Не то слово…»

– Не будешь больше?

– Не лезет, – Иван протянул Николаю тарелку с остатками яичницы и почти целым куском говядины.

– Мяса-то поешь еще, с кровью же, как ты любишь.

– Не, не могу… щас вырвет.

Николай забрал тарелку и уже сделал шаг от кровати, но Иван схватил его за руку и хрипло и жалобно спросил:

– Кто я теперь для тебя, Коля?

– Не решил еще, – огрызнулся тот и посмотрел на Ивана устало и раздраженно, но тут же сразу ласково. – Спи давай, – он хотел было освободить руку, но Иван удержал его.