Проклятая - Кристина Цагария Страница 31

Я вздыхаю. И еще раз. И еще. Наполняю легкие воздухом и плачу. Трогаю себе щеки. Это слезы. Ну наконец-то!

Из суда в Палми поступил приговор, вынесенный судьей по предварительному слушанию. Сегодня 22 мая 2003 года.

Суд приговорил Доменико Кучинотту, Микеле Яннелло, Доменико Яннелло и Доменико Кутрупи к четырем годам тюремного заключения, Серафино Тринчи – к двум годам и десяти месяцам тюремного заключения, а Винченцо Ла Торре – к одному году и восьми месяцам.

Я продолжаю спокойно дышать, и через два года апелляционный суд провинции Реджо-Калабрия [37]оставил без изменения приговор за номером 147. Это было 26 апреля 2005 года. Приговор первой инстанции был подтвержден во второй. И это – двойная победа. Полная. Окончательная.

И вот наконец я дышу. Дышу все глубже и глубже.

Вот что говорится в постановлении суда второй инстанции:

«…На рассмотрение суда представляется довольно щекотливое дело, имевшее место в небольшом городке внутренних областей провинции. Согласно обвинительному заключению, подтвержденному судьей первой инстанции, речь идет о группе молодых людей (в составе обоих братьев Яннелло, Кутрупи и Кучинотты), которые в течение длительного времени подвергали едва достигшую тринадцати лет девочку всякого рода насильственным действиям сексуального характера. Впоследствии некоторые из них, без зазрения совести (и тем самым конкретно показывая, что считают ее своего рода обычной вещью, которой можно пользоваться по своему усмотрению), стали „одалживать“ ее своим друзьям – таким, например, как наш нынешний апеллянт, Ла Торре, которому Доменико Яннелло „был должен“. В других случаях участниками своей „привилегированной“ группы они делали таких субъектов, как Тринчи, каковой, будучи владельцем принадлежащего ему комфортабельного загородного дома, мог предоставить им более удобное место для встреч и извращенных действий сексуального характера».

Ну да. Таким оно и было, мое прошлое, и в словах судьи оно словно оживает: кажется, что оно в них – еще более подлинное. Но его слова делают еще более подлинным и страшным и мое настоящее тоже.

«В первую очередь речь идет о едва достигшей шестнадцати лет девушке, представившей суду неприглядные факты тех ужасных издевательств, которым, по ее утверждению, она подвергалась в течение ряда лет и которые, с какими бы околичностями ни говорили о них в суде, ее „запятнают“, и она будет считаться особой безнравственной в глазах общественного мнения ее маленького городка внутренних областей провинции Реджо-Калабрия.

Перед нами девушка, которая, как сообщило нам следствие, испытывала страдания и отчаяние, излагая ему факты этого дела. Однако она это делала исключительно по своей воле, совершенно независимо и, более того, как это было установлено, даже без ведома ее собственных родителей.

Итак, перед нами девушка, которая, даже стараясь избежать огласки и боясь последствий (доказательством чего являются ее неоднократные и простодушные просьбы, с которыми она обращалась к карабинерам, умоляя их представить расследование как якобы предпринятое по их собственной инициативе или в связи с анонимными сигналами, но никак не в результате именно ее заявления), тем не менее решилась, несмотря на свое отчаяние, об этом рассказать, не в силах больше „встречаться с ними по принуждению и делать все те пакости“, которые они заставляли ее делать, и боясь, в минуту слабости, уступить требованиям членов этой „банды“ привести к ним с собой еще и свою младшую сестру, в результате чего и ее жизнь тоже стала бы нескончаемой чередой этих изнасилований, сексуальных извращений, мучений и унижений, которые пережила она сама и которым продолжала подвергаться. Разумеется, несмотря на все вышеизложенное, можно было бы выдвинуть предположение, что речь идет об особе с крайне расстроенной психикой, которая, будучи оторванной от реального мира и обладая чрезмерным и болезненным воображением, могла бы принять за реальность извращенные фантазии и неправильные представления, не слушая никого и ничего, и даже и саму себя.

Однако же никто из весьма многочисленных свидетелей защиты или родственников подсудимых никогда, даже и косвенно, не отмечал никаких настолько существенных психических расстройств, каковые, если бы они действительно имели место, наверняка не могли бы остаться незамеченными в тесном кругу горожан.

А поскольку оказались не просто крайне желательными, но даже и необходимыми как исследования, имевшие своей целью определить ее психическое состояние, так и гинекологические обследования, юная Анна Мария Скарфо, приняв нелегкое решение предать огласке свою личную драму, оказалась не только объектом дискредитации и общественного осуждения. Более того, ей по необходимости пришлось иметь дело с вышеназванными специалистами, а также, помимо многочисленных очных ставок и осмотров мест происшествий, подвергаться еще и установленным законом медицинским освидетельствованиям интимного и деликатного характера, проводимым посторонними ей людьми».

Они мне поверили. Судья мне поверил. И вот я продолжаю читать приговор:

«Возвращаясь к высказанным выше соображениям, в данном случае стоит добавить, что эта шестнадцатилетняя молодая особа, безусловно психически здоровая и безусловно дефлорированная, не приписывала этих поступков каким-то безымянным незнакомцам, не приводя никаких уточняющих сведений. Напротив, повествуя о трагических событиях, она назвала все имена и фамилии их участников, описав их привычки и уточнив, где и когда происходили их встречи. Кроме того, она сообщила самые подробные сведения о том, где они работают, какими семейными узами они связаны и какие средства передвижения им принадлежат. Описала она и те места, в которых эти лица совершали свои неблаговидные деяния, и даже сообщила номера мобильных телефонов многих из них. Более того, она не делала никаких обобщений и не говорила о поведении этих лиц в целом, не делая между ними различий. Нет, она, наоборот, дала самые точные определения поведения каждого из них, с характерными для каждого особенностями. И хотя все их действия отличались насильственным и непристойным характером, однако она описала, чем, например, отличались действия Доменико Кутрупи, неизменно грубого и агрессивного, от действий Микеле Яннелло, который иногда вел себя более деликатно, хотя и он был решительно склонен к удовлетворению всех своих извращенных желаний».