Девять - Анджей Стасюк Страница 31

Везде был зеленый, и через четыре минуты они уже были у зала ожидания. Остановились за белым «мерсом». Слева горели неоновые буквы «Holiday», наступали сумерки.

Павел протянул руку и сказал:

– Спасибо большое.

Качок подал ему руку, и на его лице появилась знакомая застывшая улыбка. Павел потянулся к дверце и тут почувствовал, что его держат железной хваткой.

– Спасибо – многовато будет. Читать надо, – сказал кожаный и показал глазами куда-то вниз.

Павел проследил его взгляд и увидел, что на темном до этого счетчике светятся цифры четыреста пятьдесят, точка и два нуля. Павел дернулся и понял, что бесполезно.

– Не гони. Я думал… – И больше ему ничего не пришло в голову.

– Плохо думал.

Павел снова дернулся, пытаясь дотянуться до двери левой рукой, но этот тип притянул его к себе. Павел почувствовал боль в вывернутом запястье.

– Плохо себя ведешь. Двойка.

– Пусти давай, – сказал Павел и зашипел от боли, потому что парень на этот раз взял его кисть обеими руками, вывернул и потянул вниз. Павел повалился на бок и стал съезжать с кресла, чувствуя, как ручка переключения передач впивается ему в живот.

– Полштуки или оторву тебе клешню.

– Пусти.

Из белого «мерса» вышел водитель. Павел хотел ему крикнуть, но тот подошел к их машине с левой стороны:

– Что, деловой?

– Да вот шибко умный попался… Ты, Мун, стань с той стороны, подержи дверь.

Таксист обошел машину и оперся спиной о стекло. Здоровый. Павел растирал освобожденную руку.

– Ну отстегивай.

– У меня нет.

– Не тренди. У всех что-нибудь да есть.

Павел посмотрел вправо, но черная кожа закрывала окно, словно снаружи уже наступила ночь.

– Нету.

– Ну, если ты настаиваешь, я попрошу его сесть к нам.

И вот он стоял, считал в уме деньги, и голод понемногу проходил. С какой стороны ни посмотри, сигареты всегда дешевле еды. Картошка фри с кетчупом, кебаб, салат, жареная рыба, гамбургер, шашлык, горчица – они сразу кончаются, и легче от них не делается, а «собеских» или «вестов», уложенных по двадцать штук, хватает на многие часы. Так он размышлял, чтобы сохранить хоть какую-то надежду и не забыть того, что было. Он вспомнил противный запах вареных овощей, стоявший в квартире, когда они выходили. Желудок подкатился у него к горлу. Он сделал глубокую затяжку, и это прошло. У него болели ноги. Холод заползал под куртку. Подмораживало. В окне по-прежнему было темно. Кто-то толкнул его и извинился. «Торчу тут как прыщ на ровном месте», – подумал Павел.

– Чем? – спросил Пакер.

– Щенками.

– Не заливай, Болек.

– Сказал. Начинал со щенков. Стоял с коробкой на Торговой у базара и торговал щенками. В шестидесятые годы. Сам мне говорил.

– И на этом сколотил состояние.

– Нет, не на этом. Но он так начинал. Со щенков.

– А вообще, почему бы и нет, – сказал Пакер в задумчивости. – Щенки – вещь хорошая.

Они стояли перед открытым шкафом, и Пакер мерил одежду. Рубашки сидели еще ничего. А вот с пиджаками было хуже. Они висели на нем, как пальто, будто он сбежал откуда-то.

– Брюки подтянутся ремнем, – сказал Болек, прижмуривая то один, то другой глаз.

– Мотня до колен.

– Теперь так носят.

– Ладно гнать, Болька.

– Ты должен выглядеть как человек, так?

– У тебя нет чего-нибудь постарее? Ну что ты носил, пока тебя так не разнесло?

В соседней комнате Силь нажимала кнопки пульта. Шейх лежал на своем месте и смотрел на экран, ожидая, когда станут показывать мультфильм про кота и пса.

– Не знаю. Может, где на антресоли.

Пошли в прихожую. Болек прихватил стул. Когда он на него взгромоздился, стул затрещал. С антресолей полетели вниз пластиковые пакеты и мешки для мусора. Болек слез и стал в них копаться. Чего там только не было: клеши, слаксы, куртки из голубой болоньи с цветными трикотажными резинками по низу и на рукавах, черно-вишневые, словно потертые, ботинки на манной каше с жабьими носами.

– «А он идет, на нем калоши и от жилетки рукава»… – пропел Пакер, глядя на клубки попугайского цвета, на лавсан, полиэстр, полиакрил, фротте, и букле, и на тот удивительный материал, из которого двадцать лет назад делали куртки, – легкий, как бумага, резиновый на ощупь и такой тонкий, что вся вещь помещалась в кулаке. Пакер отбросил это в сторону и принялся перебирать старье дальше.

Из пакетов вылетали жилетки «Рэнглер», черные сабо на деревянной подошве, полосатые клеши с горизонтальными карманами в рамку на бедрах – тюк-в-тюк для презерватива или для сложенной вчетверо старой сотенной, – штаны из набивной ткани с велосипедистами, джинсы, застиранные до лилово-фиолетового цвета, футболки с переводными картинками, через которые солнце обжигало кожу на спине, – но ничего подходящего не было. Под конец оба стояли по щиколотки в барахле, а память уводила их в прошлое, на дискотеку в клуб «Химик», где они стояли в кустах, потягивая вино и покуривая, а дешевые джинсы обтягивали зад, и это было ни с чем не сравнимое чувство. Иногда подъезжали менты, и нужно было линять через плетни, огородами и дворами, и брюки лопались по швам от паха до колена, приходилось идти потом к матери Пакера, просить, чтобы чинила, шила и латала им прорехи на своей довоенной машинке «Зингер» с педалью, и она это делала без лишних слов, ни о чем не спрашивая, хотя от них несло дешевым винищем и сигаретами «Спорт», а в карманах иногда лежали деньги неизвестного происхождения. В темных недрах старого кинотеатра девушки поблескивали, как новенькие монетки в двадцать грошей. От них исходил аромат первых венгерских дезодорантов. Парни стояли в кругу своих собственных запахов. Иногда они выходили, чтобы потные тела обдуло ветром или если требовалось отпинчить какого-нибудь чужака, пахнущего иначе, чем они. Было дело, ничего они не забыли. Девичьи силуэты, похожие на ящериц, переливающиеся блузки в ультрафиолетовых лучах стробоскопа. Парни хотели их, зная, что заполучить желаемое можно только силой, коварством, точно так, как добывают все стоящие вещи. И как любая вещь, они тут же снашиваются, и все приходится начинать сначала, чтобы не довольствоваться чем попало и не превратиться в обыкновенного лоха, который берет что дают, говорит спасибо и больше ему ничего не надо.

Они нашли пару коричневых «адидасов» производства «Радоскура» с четырьмя зубчатыми полосками и сгнившим поролоном внутри, нашли папаху из искусственного меха, нашли сапоги из зеленой кожи, нашли замшевую жилетку с бахромой, нашли висюльку с фотографией группы «Sweet» на кожаном ремешке – голые шеи парней с челками украшали бархотки, – нашли повязку на потное запястье, нашли больше десятка свернутых в клубки синтетических носков, и наконец Болек сказал: