Орланда - Жаклин Арпман Страница 31

«У него еще и отсылки литературные те же, что у нее!»

— А как же Люсьен Лефрен?

Он обвел физическое тело широким круговым жестом.

— Он хорош, правда? Как мне нравятся эти белокурые волосы! Он их смазывал какой-то клейкой дрянью, чтобы торчали, я едва отмылся, зато теперь они классно выглядят — такие пушистые, растрепанные! А плечи — широкие, сильные, спина прямая, мускулистая, бедра узкие — он просто чудо, этот парень! Я очень нравлюсь, ты и представить себе не можешь, как это приятно.

— Да я не о том спрашивала. Где он?

— Я не знаю. Я его оттолкнул, подвинул, а он не оказал ни малейшего сопротивления. Мне кажется, он был слабохарактерным, а может, так устал от себя самого, что словно совершил самоубийство, как только я появился.

— А как же его история, воспоминания, жизнь, наконец?

— Никак. Только в самом начале, в первые секунды, когда у меня разболелась голова и я попросил у тебя аспирин, он дал знать, что не любит лекарств, а ночью у него случились кошмары. Дальше — тишина. Может, он до ужаса рад моему появлению, может, я избавил его от бремени земного существования, от которого он устал. Я спрашиваю себя, не подумывал ли Люсьен о самоубийстве.

И Орланда вкратце поведал ей о сэкономленных деньгах и бутылках виски.

— Трудно жить, когда разрываешься между столь противоположными стремлениями, уж кто-кто, а я все об этом знаю!

— Почему вы упомянули самоубийство?

— Из-за револьвера. Кроме гангстеров, только потенциальные самоубийцы держат дома оружие. Вообрази мое удивление: грязные тарелки, три рубашки — клянусь, не больше! — сложены аккуратненькой такой стопочкой, а под ними — кольт! Я так удивился, что просто тихонько положил его на то же место.

— У него есть разрешение на ношение оружия?

— Черт, да я даже не знаю, на что это может быть похоже, но я вроде опознал самые обычные вещи: обрывки банковских счетов, чековую книжку, бумаги по страхованию… Словом, все, как обычно.

Алина, забыв о Люсьене Лефрене, впала в задумчивость. Итак, какая-то часть ее существа пребывает, судя по всему, в теле этого молодого человека и «ей» это совершенно очевидно нравится. Приехали! Приплыли! И как к этому относиться? Алина попыталась представить себе, что это она живет в теле Люсьена, думает его головой, видит его глазами, но ничего не вышло: слова оставались бесплотными. «Меня выпотрошили — и получился он», — сказала она себе, но мысль эта надолго в ее голове не задержалась, словно почувствовала свою неуместность и отправилась отсидеться куда-то в глубины мозга хозяйки: Алина даже в «располовиненном» состоянии сохранила любовь к порядку. Орланда, которого ей, по примеру Поля Рено, приходилось называть Люсьеном, положил ей на тарелку второй бутерброд, Алина вспомнила вазочку с мороженым, и удивление неуместностью жеста улетучилось. Она понимала теперь, что Орланда совершенно совпадает с ней физически, ощущает практически интимную близость — в отличие от нее самой, и это несовпадение встревожило, смутило ее душу. Она внимательно взглянула в лицо белокурому растрепанному красавчику и вынуждена была признаться себе: «Да, он привлекателен!» Алина лицом к лицу столкнулась с непостижимым: он знает ее изнутри, он узнает ее по голосу (а ведь сама она не ведает его истинного звучания — записанный на пленку он «выглядит» иначе!), он приобщен вкусу ее губ и самым тайным ароматам ее тела. Видя себя на экране, она не узнает собственных жестов, а он видит их со стороны, да к тому же точно знает, что она чувствует, когда движется. Конечно, если не забыл пока. Сколько времени человек помнит себя самого?

— Вы помните, как звучал мой голос у вас в голове?

— Разве ты не заметила, что у меня те же интонации, что у тебя? Когда ты говоришь, я воспринимаю твой голос, как воспринимал до нашего расставания свой, только записанный на пленку, а теперь, когда говорю, слышу себя, как ты меня, но тембр изменился — гортань-то другая. Как интересно: изнутри даже странно, что разница так незначительна.

— А жесты?

— Почти то же самое. Моя рука больше твоей, но движения точно такие же. Ага, вот почему мужчины так точно вычисляют меня в качестве потенциального партнера: должно быть, в моих движениях осталось что-то женское — отметина, знак, что я «и есть женщина», как говаривал драгоценный барон де Шарлю!

Ну нет, она не позволит ему втянуть ее в дискуссию о Прусте! Этой мужской рукой управляет мозг, который в некотором смысле принадлежит и ей. Алину охватило странное чувство: она чувствовала, что имеет право на эту руку — тонкую и сильную, которой он разворачивал сандвич, и на другую тоже — в ней был нож, которым он резал хлеб и методично размазывал крабовый салат по ломтям — так, чтобы майонез не растекался (она проделывала все эти операции точно так же!). Когда Орланда принялся готовить бутерброд себе, Алина не удержалась: протянув руку, она провела ладонью по пальцам юноши, тщательно их ощупала, потом перевернула его руку и осмотрела ладонь — более мускулистую и не такую нежную, как ее собственная. Он молча наблюдал за ней.

— Осторожней, — сказал он, — это моя собственность.

— А вот и нет — Люсьена Лефрена, а если вы — это я, значит, тело Люсьена принадлежит мне ровно в той же степени, что и вам… а может, оно не принадлежит нам обоим.

— Но ушел-то я.

— Что означает «я» в ваших устах?

— Дорогая моя, книгами на эту тему заполнены целые библиотеки! Что есть идентификация? А самоидентификация? Кто произносит «я»? Ты не хуже меня помнишь, как в конце книги Орландо, вернувшись к себе с двуспальными простынями, зовет Орландо, потому что ее сиюминутное «я» ей надоело и она жаждет иного, более забавного, но у нее ничего не выходит. Орландо перебирает все «я» своей души и своей жизни — и ни одно ей не нравится. Я — это я. В каком-то смысле, это и ты тоже, я знал тебя, как облупленную — но только до часа дня прошлой пятницы. После этого каждый из нас пережил то, о чем другой ничего не знает, хотя мне, наверное, легче вообразить твои приключения, чем тебе — мои. Я изменился. Я теперь — мужчина.

Она посмотрела на него. И покраснела.

— Ну да, это потрясающий опыт! Ты трогаешь меня за руку, говоря, что она и твоя тоже и ты имеешь на нее полное право: но у меня-то теперь есть член!

Алина едва не подпрыгнула от неожиданности.

— Все такая же добродетельная ханжа, да? Как ты понимаешь, я не захватил с собой твою стыдливость. Спорим, ты ухитрилась ни разу об этом не задуматься!

В темных закоулках подсознания Алины, где она прятала «неудобные» предметы, началось некоторое шевеление.

— Не знаю, — ответила она. — Не помню…

— Охотно верю! У тебя потрясающая способность отодвигать в сторону все, что тебя беспокоит или раздражает, мое существование — лучшее тому доказательство. Почему ты не ешь?

Алина действительно так и не прикоснулась к своему бутерброду.